Михаил Однобибл - Очередь

«Происходившее на крыльце и в подъезде я помню, – поморщился учетчик, неприятны были все эти мелкие подробности. – Что дальше?» – «Дальше – больше, еще более невероятное стечение обстоятельств, – азартно сказала Рима, в этот момент раскат грома ударил вместе со вспышкой молнии, гроза бушевала у них над головами. – Когда ты только протиснулся в подъезд, беда была поправима. Его нижняя площадка служит ловушкой наподобие речной воронки. Если в нее попадает посторонний, очередь кружит его, как щепку в водовороте: он ныряет, выныривает, тонет в пене, вновь появляется на поверхности. Щепка находится в непрерывном движении, но если спокойно посмотреть со стороны, с берега, то видно, что это движение на одном месте. Вот в какую ловушку ты попал. Внутри подъезда ты оказался на проходе. При появлении служащих тебя отталкивали бы с дороги в сторону подвальной лестницы, в горло очереди, чтобы ты пикнуть не мог в гуще стоящих, а после прохода служащих тебя выталкивали бы из горла обратно к двери, где придверник не дал бы тебе ни сна, ни отдыха, ведь нарушителей держат в строгости. Без еды и питья, на крохотном пятачке, переполненном движущейся в разные стороны очередью, ты скоро утратил бы понимание происходящего и способность к сопротивлению. Между тем придверник и сверщик по разные стороны подъездной двери могли спокойно делать свое дело. Ночь они подождали бы, зная, что сам ты никуда не денешься, как та щепка из водоворота, а поднимать шум в это время суток крайне рискованно: все пристально слушают, что происходит в стенах учреждения, голове очереди даже ток собственной крови кажется досадной помехой. Зато днем напряжение спадает, уличники после переклички разбредаются по своим делам, подвальщики спят, и этажники дремлют на ступеньках, как куры на шестках. Днем придверник, что по ошибке тебя впустил, и упустивший тебя сверщик стакнулись бы и придумали, как осторожно, без шума, выжать тебя за дверь. А во дворе, сам знаешь, тебе не поздоровилось бы. Так должен был сработать механизм чистки очереди. Однако 8 апреля ты ускользнул из ловушки, потому что случилось непредвиденное событие: по реке проплыл большой пароход, и поднятая им волна вынесла щепку из водоворота. Сама я этого не видела, но слышала неоднократно во всех душераздирающих подробностях. У меня прямо перед глазами стоит, как это было. Дверь широко распахнулась – и с клубами морозного пара в подъезд вошла Движкова собственной персоной. Все думали, что она, как обычно, поднимется в свой 19 отдел на сверхурочную работу: прозвенит каблучками, зорко поглядывая на очередь и ни слова не говоря. Движкова уже взялась за перила нижнего марша лестницы, но внезапно остановилась и, ни на кого не глядя, а тем самым обращаясь ко всем, медленно, внятно проговорила: „Учетчик здесь?“ В ответ, понятно, мертвая тишина. Вся лестница языки проглотила от страха и удивления. Кто же рискнет добровольно, без персонального вызова на допрос, общаться со служащей! Мало ли чем это потом обернется, по инстанциям затаскают. Как говорится, дальше от служащих – дальше от этапа. Но стена молчания Движкову, конечно, не остановила. Она как-то учуяла тебя, выставила перед собой руки и наугад сделала несколько шагов в темноту подвальной лестнички. Неужели ты и этого не помнишь?»

«Нет. Не знаю никакой Движковой. Кто она?» – напряженно спросил учетчик. «Служащая нашего подъезда. Инспектор 19 отдела кадров. На нее мода. Все этажники в голове очереди рвутся на прием в ее кабинет, словно там медом намазано. Считается, у нее лучшие вакансии и скорейшее оформление на работу. А по-моему, ее добродетели сильно преувеличены. Просто бойкая бабенка и карьеристка. Этажники тоже порядочные эгоисты, ведут себя, точно после них в очереди никого. Осаждают модные приемные, вместо того чтобы равномерно растекаться с лестницы по всем кабинетам. Тогда бы и очередь шла быстрее. Кроме того, замечено, что двери отделов, куда долго никто не пытается проникнуть, закрываются наглухо, как бы обидевшись. Но это не значит, что работающие за ними кадровики ленивы и некомпетентны. Просто их чувство собственного достоинства не позволяет так заигрывать и фамильярничать с соискателями, как Движкова. Это видно и на твоем примере: вместо того чтобы терпеливо ждать, пока ты сам в порядке очереди зайдешь в ее кабинет (а если нет, то и суда нет), она унизилась до того, что стала сама искать тебя в очереди. Какая распущенность!» – «Для чего я мог ей понадобиться?» – хмуро сказал учетчик. Рима пожала плечами: «Этого она не объяснила». – «И как я ответил на ее зов?» – «Никак. Ты не мог ответить. Тебе мигом зажали рот и стали заталкивать ниже и ниже в подвал, настолько быстро, насколько позволяла скученность в горле очереди. Ты, наверно, уже ничего не видел и не слышал, горячка тебя свалила. Ведь между твоим проникновением в подъезд и появлением Движковой прошло добрых полчаса. Ее интерес к тебе ужаснул очередь. Вне своих кабинетов служащие с очередниками не общаются. И вдруг, с учетом твоей беседы с шофером, за одни сутки второй случай. Тебя спрятали в недрах очереди из опасения, что Движкова возьмет тебя за руку и на глазах изумленной армии безработных проведет в свой кабинет на трудоустройство. Случись такое, ты за один день попал бы из хвоста очереди в голову, опрокинув десятилетиями складывающиеся порядки и устои. Такая вопиющая несправедливость уничтожила бы сам смысл очереди. Словом, второподъездникам ничего не оставалось, как только на своих руках спустить тебя в подвал и толкать все дальше и дальше от Движковой, пока встречное стихийное сопротивление твоему продвижению без очереди само собой тебя не остановило. По чистой случайности в результате этих конвульсий ты оказался рядом со мной, мы стали соседями. Подвальщиков, что остались впереди тебя, такой клин, вбитый очередью в саму себя, только развлек. Зато оставшиеся позади стали выражать жуткое недовольство: твое вторжение отодвинуло каждого на одно место дальше от головы очереди. Но на что же и на кого тут можно сетовать! Ты залетел в подвал, без преувеличения, как метеорит, и застрял между нами, как между земными камнями».