— Мы? — произнесла Маша.
— Я вернулся домой не затем, чтобы со стороны, смотреть на все, что сейчас у нас происходит. За границей я много прочел книг, где честно рассказано очевидцами, кто сделал большевистский переворот в России, кто с неслыханной жестокостью сразу же принялся уничтожать русскую интеллигенцию и крестьянство. Здесь, в СССР, имен истинных душителей России и ее коренного населения не знают, их скрывают, стараются свалить все беды на тот же пострадавший русский народ. Ваш отец, Маша, делает великое дело, открывая людям глаза на истину, и я рад, что работаю с ним.
— Таких, как мой отец, не так уж много, — грустно произнесла Маша. — По сравнению с мощным хором захваченной «демократами» печати и радио-телевидения голос вашей газеты почти не слышен, а потом, как они все нападают на «Русскую газету»? Сколько злобы и ненависти! «Свобода» брызжет желчью и ядом. Третью часть тиража придерживают в киосках, срывают с витрин, несколько раз избили распространителей. Бывает, скупят полтиража и сожгут за городом…
— За правду приходится и пострадать.
— А по-моему, людям до чертиков надоела эта лживая правда, как и вся политика, — сказала Маша. — Люди теперь выключают телевизоры, когда передают заседания сессий Верховного и местных Советов. Никто уже не вериг депутатам…
— Да нет, политика вошла в плоть и кровь советских людей! — улыбнулся Юрий, — Мы уже с полчаса только на эти темы и говорим.
— Предложите другую тему, — пожала плечами девушка, — Теперь не говорят о политике, а клянут ее, ругают, плюются. Политика кончилась — остались одни политиканы. И они творят что хотят, а народ все равно голосует за них. Вот этого я не могу понять.
— Газеты, телевидение, — сказал он. — Они делают политиков. Ненужных им — замалчивают, нужных — поднимают на щит. Люди читают, смотрят и послушно идут голосовать за тех, кто на виду, кого хвалят или ругают. Все равно известность, популярность. И потом выбор-то не велик, вот и выбирают тех, кто примелькался…
Они стояли рядом и смотрели в окно. Юрий гораздо выше Маши, сильные руки его опирались на белый подоконник, глаза сощурились. Он и и профиль был симпатичным. Чем-то напоминал римских цезарей на старинных монетах. Волосы у него длинные, густые, закрывают уши, крепкие щеки отливают синевой.
— Я сейчас, — сказал он и быстро вышел из комнаты. Вернулся скоро и неловко сунул в руку девушке узкую золотистую коробочку.
— Мой новогодний подарок, — смущенно проговорил он.
— Спасибо, — растерялась Маша. Она раскрыла коробку и увидела серебристого цвета авторучку, машинально прочла на коробке надпись: «Паркер».
— Вы студентка, вот я и подумал…
Маша знала, что такие ручки очень дорого стоят, а что сейчас, после повышения цен, дешево стоит?
— А мне вам нечего подарить, — улыбнулась она.
— Вы мне уже многое сегодня подарили, — в ответ улыбнулся и он.
Маша не совсем поняла, что он имел в виду, но ничего не сказала. На миг представила длинное узкое лицо Кости Ильина, его кривоватую усмешку на тонких губах… Да, сравнение было не в пользу ее бывшего дружка! Костя предлагал встретить Новый год за городом в хорошей и крутой компании, как он выразился, но Маша отказалась, она привыкла Новый год встречать с родителями. Впрочем, Костя особенно и не уговаривал, девушка догадывалась, что в крутой компании он и без нее не будет скучать…
— Вы такая красивая девушка, а Новый год встречаете со стариками…
— Вы — старик?
— Я очень рад, что вы пришли к нам, — сказал он, — Очень.
— Я, наверное, не современная девушка, — глядя в окно, заговорила Маша. — Не курю, крепкие напитки мне не нравятся, поп-музыка раздражает, как и нынешний театр… Что случилось? Куда все подевалось? Хорошие художественные книги, классическая музыка, живопись, искусство?
— В смутные времена всегда так, Маша, — заметил Юрий, — На Западе тоже всякой муры хватает.
— Мне все, что сейчас происходит в стране, не нравится… Это какой-то водопад пошлятины, грязи, жестокости.
— Вы стихи писали? — неожиданно спросил он.
Она хотела сказать «нет», но язык не повернулся солгать. Стихи она писала, но никому не показывала. Только для себя.
— Так, под настроение…
— Дадите мне почитать? — заглянул он ей в глаза.
— Вы не будете потом надо мной смеяться? Критиковать? Я не терплю этого. Стихи я пишу не для печати… Вы прочтете и будете молчать, ладно? Я по глазам пойму, понравились они вам или нет. А впрочем, мне это безразлично.
Читать дальше