Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Вы слышали про такое банальное понятие, как ностальгия?

— Все рвутся из СССР, вон какие очереди у посольств и консульств, а вы…

— Это долгий разговор… — попытался он уклониться, однако Маша проявила упорство, она уже почувствовала, что нравится Юрию, не раз ловила на себе его оценивающие, восхищенные взгляды. На нее так смотрели в университете, и Маше это не нравилось, неприятны были и приставания мужчин на улице, а взгляды Юрия волновали.

— Ну, а все-таки? — настаивала она, — У нас того и гляди начнется гражданская война, люди злые, недовольные, никакого порядка, власти нет, разгул преступности, а там спокойно, все налажено, полное изобилие, я уж не говорю про магазины, культуру обслуживания, европейский шик. Одним словом, если там день, то у нас ночь.

— Я вернулся в Россию из-за вас, — огорошил он девушку.

— Так я вам и поверила! — Маша не сразу даже нашла что сказать, — Вы никогда меня раньше не видели.

— Я могу жениться только на русской девушке, — улыбаясь, продолжал Юрий, — И жить только в России. Я это почувствовал ровно через год как там оказался, но вот вернуться смог лишь недавно. Для того, чтобы почувствовать свою неразрывную связанность с Родиной, наверное, нужно пожить на чужбине… Там все чужое, не свое, не родное. И люди совсем другие, они вежливо улыбаются, но им до тебя нет никакого дела. И там, если случается какой скандал, прохожие не остановятся, не вступятся за обиженного. Им просто не до того, у них свои заботы, дела, ради денег они готовы на все. Там правят людьми не идеи, а деньги. И никто не обижается, если его назовешь меркантильным. Способные выбиваются в люди, становятся богатыми, но и в этом случае продолжают делать деньги. И это отнимает у них все время, иногда даже жизнь. Вы не поверите, Маша, но у меня там не осталось ни одного друга! Меня даже никто не провожал. Правда, издатель сказал, что глупо в это время возвращаться в Россию, мол, там просто опасно жить. Он даже сравнил ее с Колумбией, где правит мафия. Издатель в СССР сейчас не посылает своих сотрудников. Там могут ограбить, даже убить…

— Он правду вам сказал, — вставила Маша. Ей было немного стыдно, что она на свой счет отнесла слова Юрия, однако взгляд его немного смутил ее.

— И все равно сейчас лучше, чем было при Ленине, Сталине, Хрущеве, Брежневе, — помолчав, заметил Юрий, — Можно говорить что думаешь, ушла ложь…

— Папа говорит, что вместо былой лжи, на головы людей сейчас обрушивают другую ложь, не менее страшную, чем раньше. И нагло лгут как раз те, кто требовал гласности, свободы печати. Захватив печать, телевидение, они стали пуще прежнего врать, обманывать парод. Им нужно расчленить и разорить Россию, а русский народ превратить в рабочую скотину.

— Я рад, что вы разделяете взгляды Вадима Андреевича, — он опять чуть приметно улыбнулся. Голос у него звучный и вместе с тем мягкий. Юрий совсем не походил на крикливых, порывистых молодых мужчин, приходивших к отцу по делам газеты. В нем сохранилась как раз та питерская интеллигентность, что создала в стране уважение к жителям этого города. Однако в последнее десятилетие эта типично питерская интеллигентность порастерялась, по-видимому, от нескончаемого притока жителей провинции. Маше захотелось, чтобы он что-нибудь произнес по-итальянски, но она постеснялась попросить.

Они закончили развешивать на елку мандарины и апельсины, на вершине у самого потолка сверкала остроконечная пика, небольшой Дед Мороз с лоснящимися красными щеками стоял на перекладине под елкой, ноги его в валенках и крестовина были утоплены в белой вате. Им не хотелось уходить из полусумрачной комнаты. Здесь веял книжный дух, пахло хвоей и апельсинами. Дима был на кухне, оттуда доносились голоса женщин. Отец и Арсений Владимирович еще не пришли. Горела лишь настольная лампа на письменном столе — елку установили в кабинете Хитрова — сквозь капроновые занавески виднелись освещенные окна здания напротив. На дворе снегу не было. Опять в Питере Новый год без снега. В прошлом году 31 декабря выпал снег, тысячи горожан вышли после полуночи на улицы, Дворцовую площадь, какие-то пьяные выродки бросили самодельную бомбу в толпу гуляющих и отцу двоих детей оторвало обе ноги, а преступники скрылись. Дикое, бессмысленное преступление! В городе только и говорили об этом тогда.

— Я думаю, рано или поздно мы разгребем эту зловонную кучу дерьма в России, — задумчиво проговорил Юрий, глядя в окно. Как раз напротив сверкала разноцветными огнями небольшая елка, установленная на столе. С люстры инеем свисали серебристые нити мишуры, хлопушки.