Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Не понимаю.

— И себе — тоже, — сказала она.

— Другого нашла?

— Раньше я как-то не задумывалась, — продолжала девушка. На лбу ее залегла тоненькая поперечная морщинка, — А тут вдруг мне в голову пришло, что я нехорошо с тобой поступаю: встречаюсь, хожу на концерты поп-музыки, в кино, целуюсь и… А на самом деле не люблю тебя. Мне неприятно целоваться с тобой и ложиться в постель. Я даже никакого удовольствия от этого не получаю. Я знаю: ты готов на мне жениться, но зачем это? Разве приятно жить с женщиной, которая тебя не любит?

— Кого же ты любишь? — исподлобья мрачно посмотрел на нее Костя. Он был выше Маши на целую голову.

— Я еще не знаю, люблю ли я его, но он мне правится больше, чем ты.

— Кто он? Тоже студент?

— Ты не знаешь его, — ответила девушка.

На неширокую полоску сверкающей воды Зимней канавки опустились две утки: пестрый селезень и коричневая самка. С минуту охорашивались, приглаживали плоскими клювами перья, затем рядком поплыли посередине. А мимо потоком двигались к Кировскому мосту легковые машины, автобусы, грузовики. Хромированные части и стекла пускали зайчиков, день был солнечный, небо над головой высокое, синее, с редкими перистыми облаками, не загораживающими солнце. С Невы доносились гудки буксиров и речных трамваев. В Летнем саду было немного сумрачно и прохладно, лишь зеленые вершины старых деревьев обливали солнечные лучи, мягко светились на фоне зелени мраморные боги и богини. Редкие гуляющие неожиданно появлялись и вскоре исчезали за толстыми стволами, кое-где на будто постриженной под гребенку зеленой траве рассыпанными медяками виднелись прошлогодние листья. Когда с трудом пробившийся сквозь неподвижную листву солнечный луч падал на грузный памятник Крылову, казалось, что окружающие его скульптурные зверюшки, воспетые в его баснях, шевелятся и заглядывают своему создателю в олимпийски спокойное широкое лицо.

Костя молча шел рядом, от него резко пахло дорогим мужским одеколоном. Маша знала, что он покупал его в коммерческих магазинчиках, торгующих зарубежными товарами по спекулятивным ценам. Цены были такие, что не хотелось даже из любопытства заходить в эти магазинчики, оставался какой-то неприятный осадок, будто ты пришла в музей, где выставлены вещи для обозрения, а не для продажи. Не верилось, что есть люди, способные заплатить за видеомагнитофон и небольшой цветной телевизор восемнадцать-двадцать тысяч рублей. В таких расплодившихся магазинах в основном работали молодые мужчины и девушки — они казались людьми из другого мира, мира изобилия, недоступного для советского человека. Маша вспомнила: отец говорил, что в нынешнее время вся страна производит продукцию только для кооператоров, кооператоры обслуживают тоже главным образом кооператоров, а основная масса населения прозябает сама по себе, существуя в это голодное время на талоны и карточки. Население смотрело сквозь стекла витрин на недоступные ему товары и, вздыхая, шлепало по тротуарам дальше. Для горожан иногда «выбрасывали» без карточек сыр, бутербродное масло, кур. И сразу вдоль тротуаров выстраивались длинные очереди. Но кооперативные магазинчики с умопомрачительными ценами существовали, торговали и получали огромные прибыли. Значит, кооператоров — самых богатых людей в стране — хватало. Особенно много мелькало в этих магазинах приезжих из южных республик. На этих не подействовала даже денежная реформа в январе 1991 года, когда изъяли из обращения крупные купюры. То, что они потеряли, тут же нажили на продаже мандаринов, лимонов, других фруктов. Не отразилось на них и грабительское повышение цен на промтовары и продукты. В городе появилось еще больше нищих, воровали на чердаках и с веревок стираное белье.

Костя Ильин как раз и был одним из продавцов в кооперативном магазинчике на улице Марата. Он хвастал, что в месяц получает чуть ли не в два раза больше, чем его отец-профессор. У Кости только оклад — 1000 рублей. После десятилетки он сразу же ударился в коммерцию, какое-то время фарцевал, потом поработал в кооперативе по производству резиновых запчастей для «Жигулей», и вот его взяли продавцом в дорогой престижный магазин. Продолжать образование дальше он пока не собирался. У Кости была своя философия, суть которой сводилась к тому, дескать, зачем еще пять лет протирать штаны в институте, когда у нас теперь можно и без высшего образования «делать» большие деньги. Старый прогнивший мир выдуманного политическими авантюристами социализма рухнул, на смену ему пришел новый — торговый, рыночный мир, когда не липовый диплом, а умение жить, деловая хватка, оборотистость, инициатива. По своему глубокому убеждению Костя как раз всем этим обладал в избытке. Даже отец его — убежденный коммунист — недавно вышел из партии и не стал заставлять сына поступать в институт, заявив, что почти вся советская наука — это обман людей. Ученые изобретают велосипеды, защищают диссертации, от которых ни холодно, ни жарко государству.