Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Не пора ли, «шабашники», спать? — поднялась со скамьи Лина Вениаминовна.

— Можно, я посижу еще? — умоляюще посмотрел на мать Дима. — Ну, пока печка прогорит?

— Тут даже на кровати почитать нельзя, — проговорила Маша, — Папа, ты какое-нибудь примитивное бра установил бы над кроватью?

Вадим Андреевич вспомнил, что на чердаке в коробке лежат две переносные лампы с рефлекторами, которыми пользуются при съемках фотографы. Когда-то он тоже увлекался этим делом.

— Завтра что-нибудь придумаем, — сказал он, — Что ты читаешь?

Дочь показала глянцевую обложку. «Все люди — враги», Ричард Олдингтон.

— То-то ты так агрессивно настроена, — засмеялся отец.

— Он — добрый писатель, хотя жизнь его сложилась нелегко, как и у всех настоящих писателей.

— Глубокая мысль… — протянул он, — Я его читал: «Семеро против Ривза». Хороший писатель.

— Я свет выключаю, — предупредила Лина Вениаминовна, — Трубу мы сами закроем. С вечера не уложить, а утром не добудиться. Крестьяне встают с восходом солнца.

— Папа, разбуди меня пораньше, — попросил Дима. — Я никогда не видел восхода солнца.

— Господи, меня утомил этот болтун! — Маша с сожалением захлопнула книгу и пошла к своей кровати. Она спала у окна, Дима пристроился на лежанке у теплого бока русской печи, а родители спали у противоположной, обитой вагонкой стены; кровать их была наполовину отгорожена широким старомодным шкафом. Когда дети улеглись, Лина, выключив свет, подсела к мужу. Теперь только багровый отблеск развороченных кочергой головешек освещал их лица. В дымоходе негромко завывал ветер, подрагивала заслонка, в печке постреливало. Зашуршала где-то наверху мышь.

— Ты слышал, что наши детки толкуют? — шепотом спросила Лина, — Дима тянется к деревне, а Маша — горожанка.

— А ты? — он сбоку взглянул на порозовевшую щеку жены.

— Я как ты, дорогой, — прижалась к нему она, — Неужели ты этого еще не понял?

— Сейчас самое счастливое время у меня, — обняв жену за округлые плечи, прошептал он.

— Я думаю, у нас у всех, — ответила Лина и машинально посмотрела на примолкших в своих постелях детей.

— Как их уберечь от этого шабаша, что творится вокруг? — приглушенно заговорил он, — То, что сделала Маша, — это следствие разгула антикультуры, порнографии, пошлятины, захлестнувших страну…

Жена положила ему теплую ладонь на рот:

— Ты не можешь даже здесь не думать обо всем этом?

Он мягко отстранился и сказал:

— Мы должны как-то оградить от этого кошмара наших детей.

— Разбей телевизор, выключи радио, запри их в доме…

— Ты видела утром на подоконнике дятла? — вдруг спросил он.

— Дятла? Я видела синиц…

— Нужно будет завтра сделать им кормушку, — сказал он.

Маша еще издали увидела, как Костя Ильин нервно вышагивает по красноватой тропинке одной из зеленых аллей Летнего сада. Он был в мешковатых кремовых брюках, пестрых модных кроссовках гонконгского производства, серой футболке с надписью «Адидас». Бросалась в глаза несимметричность его фигуры: маленькая голова с темными короткими волосами, короткое туловище на тонких длинных ногах и такие же длинные руки. Вот он заметил девушку, заулыбался, помахал рукой, на пальце блеснул серебряный перстень, на тонкой длинной шее — золотая цепочка с какой-то монограммой. Костя как-то обмолвился, что купил цепочку по случаю у старушки, стоящей в очереди в комиссионку.

— Могли бы встретиться у тебя, — недоуменно заметил Костя, сделав губы трубочкой, привычно клюнул ее в щеку.

— У меня мы больше не будем встречаться, — огорошила его девушка. — И вообще мы больше с тобой, Костик, встречаться не будем.

До него не сразу дошло, какое-то время, переваривая эту новость, он оторопело смотрел на нее, хлопая глазами. Лицо у него удлиненное, острое, карие глаза близко посажены друг к другу, он чисто выбрит, но растительность на его треугольном подбородке еще незначительная, можно бриться всего два раза в неделю.

— Какая тебя муха укусила? — грубовато спросил Костя, нервно ковыряя носком красноватый песок. Над ними возвышалась огромная серая липа с молодыми клейкими листьями. В Летнем саду стоял горьковатый запах распустившейся листвы, с Фонтанки доносились шлепки весел: длинная байдарка с гребцами резала острым носом речную темную воду.

— Я тебя не люблю, Костя, — честно заявила Маша — И не хочу больше тебе жизнь осложнять, понимаешь?