Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

Уже на полпути к стоянке — она была напротив Таврического сада — он вспомнил, что ключи от машины дома и, чертыхнувшись про себя, повернул назад, к Греческому проспекту.

За день до отъезда Вадим зашел к администратору, расписался в ведомости на зарплату и получил расчет. Гога пожал ему руку и сказал:

— Нагуляешься за лето — приходи ко мне. Всегда оформлю. Могу даже бригадиром. Рафика замели, попался на крупной взятке…

— Я думал, такие, как он, не попадаются…

— И на старуху проруха… — ослепительно улыбнулся Гога. — Так как, вернешься?

— Там видно будет, — неопределенно ответил Вадим. Если он хорошо заработает на шабашке, на рынок не вернется, это уж точно.

Вечером, возвращаясь к себе на Греческий из магазина с покупками, Вадим встретил у сквера, где любили распивать грузчики, Гвоздя с двумя дружками. Улица была пустынной, лишь вдали с фургона с надписью «Мебель» разгружали что-то. В сквере бегала длинноухая спаниелька, но хозяина не было видно.

— За тобой должок, фраер, — мрачно заметил Гвоздь. Он был в клетчатой рубашке и джинсах. Остальные двое в голубых безрукавках. Вид серьезный, руки в карманах. На вид крепкие ребята.

— Я уж и забыл про тебя, Гвоздь, — добродушно заметил Вадим. — Столько времени прошло…

— Я про долги не забываю, — усмехнулся тот, сверкнув золотым зубом.

Приятели его помалкивали. Один лишь небрежно сплюнул на чугунную решетку сквера. Появился высокий, плечистый мужчина в зеленой рубашке с погонами армейского подполковника, спаниелька радостно стала прыгать возле его ног. Мужчина погладил ее и повернул голову к ним. Гвоздь зыркнул в его сторону, взгляд его задержался на погонах и снова остановился на Вадиме.

— Надо бы попортить тебе портрет, — сказал он, но в голосе уже не было былой решительности, когда он толковал о долге. Видно, военный несколько попутал его планы.

— Я в долгу не останусь, — сказал Вадим. Страха он и раньше не испытывал, а теперь, видя что подполковник не торопится уходить из сквера и заинтересованно наблюдает за ними, совсем успокоился. — Может, ты позабыл, но бутылкой-то ты в меня запустил?

— Я ничего не забываю, — угрюмо проворчал Гвоздь. Видно, вспомнил, как мячиком отлетел от удара правой Вадима.

Фургон разгрузили, хлопнули железные двери, двое мужчин в спецовках закурили. Видно, тоже не торопятся уезжать.

— Отрываемся, братцы, — оценив невыгодно сложившуюся для них обстановку, распорядился Гвоздь. Обдав Вадима ненавидящим взглядом, прибавил: — Ладно, дядя, считай, что тебе повезло!

— А может, тебе? — усмехнулся Вадим. — Я же сказал: в долгу тоже не люблю оставаться.

— Есть закурить? — сбавив тон, спросил Гвоздь. Ненависть вмиг испарилась из его глаз. По-видимому, напускал ее на себя. Злиться-то, в общем, не на что было.

Вадим развел руками, мол, не курю. Нагнулся к сумке, выбрал покрупнее апельсин и бросил парню. Гвоздь ловко поймал, посмотрел на своих дружков, ухмыльнулся и с маху нанизал апельсин на заостренную чугунную пику.

— Шпана? — кивнул им вслед подполковник, когда Вадим проходил по тротуару мимо. — Я думал, они драку хотят затеять… — И повел широкими плечами, давая понять, что не остался бы в стороне.

— Вы в этом доме живете? — кивнул Вадим на свою парадную.

Он этого военного ни разу не видел.

— В соседнем, — показал тот на другой дом с лепниной по фасаду, — Вообще-то, я в отпуск к сестре приехал из Кишинева.

— Спасибо, — сказал Вадим.

— За что? — удивился подполковник. — Я ведь и пальцем не пошевелил.

— Боксом занимаетесь?

— Я — десантник.

— Я тоже в армии служил в десантных войсках, — улыбнулся Вадим.

Вадим стоял на громоздком мосту через Чистую и смотрел на разрушенный в войну Крепостной Вал, круто вздымающийся от желтого пляжа. Над зеленым откосом, где паслась привязанная к колу белая коза, медленно плыли кучевые облака, их просвечивающие тени с бликами бежали по траве и исчезали в широкой в этом месте реке. За спиной грохотали машины, близко проходили люди, но он не замечал ничего. В летнем Великополе на него вновь нахлынули щемящие сердце воспоминания о Лине Москвиной. Признаться, они никогда и не покидали Вадима, но он гнал горькие, как хина, мысли прочь, заглушал их физической работой, чтением, помогла на время избавиться от жгучей тоски по Аэлите и Вера Хитрова. Но только на время. Как только дома один на один с собой он выключал свет, готовясь заснуть, перед ним возникало глазастое лицо Лины… И редкий сон обходился без нее.