Алексей Петров - Градский рядом

Что казалось совсем не к месту — так это строгий концертный костюм Градского, словно у филармонического баса, собравшегося петь романсы Даргомыжского. А ведь всегда Александр представлялся этаким хиппарём: бант вместо галстука–бабочки, джинса, космы, гитара. «Воображаю, как ему сейчас там неловко двигаться во всём этом», — думал я. Но, присмотревшись, понимал, что ошибаюсь: Градский чувствовал себя вполне свободно; сам вёл концерт, представлял музыкантов и объявлял номера, которые они исполняли; сам регулировал громкость своего микрофона, выполнял работу звукорежиссёра и при этом ещё умудрялся петь.

Однажды, видимо, перекрутил какой–то регулятор: загудело, зафонило. Оркестр уже начал вступление, но Градский попросил остановиться и повторить. Но — опять то же самое: заартачилась аппаратура. Александр что–то сказал музыкантам. Было ощущение, будто мы попали на генеральную репетицию. Оставалось только расслабиться и наблюдать, что же последует за всем этим дальше.

«С голосищем Градского не справлялись микрофоны, колонки трещали и скрипели, как деревья под натиском урагана, и каждый заход на фортиссимо — а он случался в среднем каждые полторы минуты — слушателями ощущался буквально физически, телом: грохотало так, словно на «Россию» пикировал «мессершмитт».

Градский сказал зрителям:

— Ребята, я не хочу исполнить эту вещь плохо, поэтому мы сейчас исполним её хорошо.

Снова что–то покрутил в своём агрегате. И с четвёртого раза спел–таки нормально. Публика наградила его бурными аплодисментами.

«Вообще–то самых блистательных результатов Градский достигает, когда поёт тихо, — в конце концов, в его песнях множество тончайших нюансов, которые попросту затаптываются этими кавалерийскими наскоками, — продолжает «деликатный критик». — И уж точно «My Way», равно как и «Strangers in The Night» предназначены не для того, чтобы проверять на прочность барабанные перепонки зрителей. Эталонные их исполнения отличает именно что сдержанность — качество, временами осеняющее Градского–композитора, но совершенно незнакомое Градскому–певцу. С другой стороны, именно эта душевная прожорливость и желание обнять голосом все существующие на свете музыкальные жанры и сделали Градского таким, каким мы его знаем: певцом с неуёмной фантазией, фантастическими вокальными данными и ещё более фантастическим самомнением. Помноженное на размах, которого не видела даже привыкшая ко всему сцена «России», оно дало совершенно необыкновенные плоды, уважать которые следует просто за сам факт их наличия».

Когда ему долго аплодировали, он говорил:

— Концерт обширный, минимум до одиннадцати часов, так что хлопайте покороче: хлоп–хлоп — и в кусты.

«Не случайно юбиляру оказался так близок другой любитель гигантоманских постановок, оперных арий и возведённого в абсолют дурного вкуса — Фредди Меркьюри: блестяще исполненное «Show Must Go On» как нельзя лучше это продемонстрировало. Градский вполне мог бы собирать стадионы: всё его творчество буквально вопиет о тысячах и тысячах слушателей, готовых потерпеть ради встречи с прекрасным. И то, что в зале собралась ничтожно малая их часть, говорит лишь о том, что слушатель — в массе своей — дурак и не понимает собственного счастья. Остаётся надеяться, что к следующей круглой дате г-н Градский как–нибудь исправит это досадное недоразумение».

Александр предупредил, что день рождения у него завтра, поэтому сейчас не будет никаких речей и поздравлений. Но цветы ему всё равно несли. Наконец оркестранты поднялись для прощального поклона. «Ну вот и всё, — подумал я. — До «Джоконды» дело не дошло, а жаль…» Мы решили уже, что пора уходить, но тут Градский сказал:

— Отдохните минут десять, а потом начнём второе отделение.

На часах было начало одиннадцатого.

В перерыве ко мне подошёл Андрей Горбатов.

— Почему ты здесь сидишь?

— А где мне сидеть?

— Есть места получше.

— Мы и так уже перебрались с приставных…

— Пошли к нам. У нас освободились места.

— Куда «к вам»?

— В первый ряд.

Публики в зале немного поубавилось. Ушли, в основном, те, кого спугнули Бизе и Верди и кто ожидал услышать одни только шлягеры. Остальные зрители, несмотря на поздний час, терпеливо дожидались второго отделения концерта.

Мы устроились на двух крайних местах в первом ряду, и мне даже удалось вытянуть ноги. «Ну вот, рядом со сценой, удобно, комфортно — спасибо Андрею… И до Градского теперь совсем близко. Ближе уже не будет».