Алексей Петров - Облако

А Милешкина и не нужно было упрашивать. Он и сам очень заинтересовался всем этим. Да что там — Милешкин был совершенно очарован исследуемой ситуацией, заинтригован, возбуждён от предвкушения близкого успеха. Поэтому Пётр Александрович охотно вернулся к своим экспериментам с биоманекенами. Начали с небольших дистанций: триста метров, пятьсот… Всё так же, тем же способом добивались нужных характеристик полёта пули. Выстрел со скоростью 335 метров в секунду соответствовал дистанции в пятьсот метров. Полученное входное отверстие было совсем другим, не таким, как у убитого. Анализ показывал, что стрелок находился чуть дальше. Но ближе, чем два километра.

— Может быть, стреляли с самолёта? — не выдержал я. — С облака? Со спутника телесвязи?

Нервы мои были на пределе. Мне почему–то хотелось нагрубить, заорать во всё горло. Или бросить это дело к чёртовой матери…

— Нет, — спокойно ответил профессор, — теперь уже ясно, что стреляли вот отсюда.

И ткнул своим коротким и чуть кривоватым пальчиком в карту.

— Из леса?

— Несомненно! Вспомните: в теле Вохрина были найдены растительные фрагменты. А это значит — что? А вот что, милый вы мой: прежде чем влететь в тело Вохрина, пуля прошила листву деревьев, как игла кусок шёлка. И кое–что принесла с собой в лёгкие и печень жертвы. Да и расстояние выстрела вполне соответствует… Да, милый мой, преступник сидел где–то тут.

Он немного подумал и добавил:

— Сидел или стоял, или шёл, или лежал…

— Или летел, — не удержался я.

— А вот голову терять не следует, молодой человек, — мягко пожурил меня Милешкин.

За время работы мы сблизились с ним настолько, что я даже не извинился за свою реплику.

— Но кто, кто мог стрелять из леса? — задал я сам себе вопрос. — Охота в этих краях не ведётся… тем более с помощью автомата. А вот отсюда, — я показал на карте, — из воинской части оружие не пропадало, мы проверили. И каждый выстрел здесь на строгом учёте…

Милешкин медленно вёл мизинцем по карте и беспрестанно гримасничал (это свидетельствовало о крайней степени напряжения его мысли). Потом вдруг хохотнул (так может только он — стыдливо, кокетливо, чуточку по–женски) и лукаво глянул на меня:

— А что если стреляли вот отсюда?

Он снова ткнул в карту пальцем.

— Это железнодорожный путь, — отмахнулся я.

— Вот именно! — профессор оживлённо пробежался по своему кабинету. — Вообразите себе: пальнул кто–нибудь из проходящего поезда, наобум, просто так, из озорства. Может быть такое? А что если у мерзавца руки чесались, а? Вот он и пальнул…

— Да из чего, из чего пальнул–то?! Из автомата Калашникова?!

— Проверяйте, — пожал плечами Милешкин. — Мы сделали всё, что могли.

Пришлось нашей группе проверить и это. И что же оказалось? А оказалось, что как раз в день гибели Вохрина и в то же самое время по этой железнодорожной ветке проследовал эшелон с охраняемым грузом. Поезд ехал в Чечню. Взвод охраны был вооружён автоматами Калашникова, всего восемь единиц оружия. Автоматы, конечно, мы изъяли, была назначена экспертиза. По той пуле, которая была извлечена из трупа, легко нашли нужный АК‑74 и определили его владельца. Самого же «стрелка», ефрейтора Сычугина, привлечь к ответственности не удалось: вскоре после своего рокового выстрела он погиб под Гудермесом.

Когда профессор Милешкин ознакомился с результатами нашего расследования, он лишь руками развёл. Потом покачал головой, вздохнул и тихо сказал:

— А вы говорите — «облако»…

…Эшелон был в пути больше двух суток. Дежурили по четыре часа. На каждой остановке, как, впрочем, и в пути, командиры требовали от охранников повышенной бдительности. На душе у солдатиков было муторно. О том, что поезд тащился в Чечню, им не сказали, но это и так было ясно. Дежурства были скучными и казались совершенно ненужными: кому понадобятся все эти монстры — бэтээры, бээмпэшки и «Уралы» — здесь, в чернозёмном сердце России? Вот южнее, ближе к Кавказу — там да, там, если бы удалось хоть что–то из этого хозяйства «загнать», можно было бы выручить неплохие деньги, на всю жизнь хватило бы… Так думал ефрейтор Сычугин, сидя в железнодорожной платформе, груженой бронетехникой, и накрывшись плащом, чтобы было теплее. Нет, Сычугин, конечно, не собирался продавать всю эту тяжёлую технику, которую охранял, да если бы и хотел — не смог бы. Но — о чём бы ни думать, только бы не думать о главном. Мать пишет, что совсем всё кругом пришло в упадок: зарплату, например, вообще забыли, когда получали, а с посевной еле справились, чуть ли не всем миром сбрасывались на горючее. Письмо пришло в Рязань. Мать писала, что ждёт не дождётся и не знает, как прожить ей эти последние полгода, оставшиеся до возвращения сыночка её, Коли Сычугина, в родительский дом…