Брайан Глэнвилл - Олимпиец

Сэм считал, что можно изнурять себя на тренировках, но если ты изнурён после забега — это признак слабости. Он говорил: «Во время тренировки ты сознательно стремишься превзойти свой максимум, чтобы его расширить, сознательно бросаешь вызов боли. А в состязании главная цель — победа, её иногда можно добиться, не достигая или не превышая своего максимума. Твой первый враг — другой бегун, и если, победив его, ты довёл себя до полного изнеможения, ты, по сути, его ни победил. Проиграть не стыдно, если ты показал свой максимум, если пытался пробиться через болевой барьер. Но и при этом, если натренирован ты хорошо, ты не будешь вымотан, даже проиграв, потому что во время тренировок ты намного превзошёл то, что нужно для твоей дистанции. Хорошо натренированный милевик должен без напряжения пробегать пять миль, а бегун на три мили — десять».

В общем, я вошёл в команду Великобритании, и мне выдали спортивную куртку с нашивкой «Юнион Джек». Я не хотел с ней расставаться ни на минуту. Помню, часами ходил в ней по улицам — когда тебе всего восемнадцать, как тут не закружиться голове! Если бы я не боялся её помять, то, наверное, ложился бы в ней спать.

Хорошо, что в команде был Том, — мне не было так одиноко среди незнакомых людей, ведь я впервые летел за границу, вообще впервые летел на самолёте. Мы собрались в гостинице на Ланкастер Гейт, совсем рядом с парком. Во второй половине дня в четверг. Гостиница тоже была мне в новинку, и тут же ко мне подошёл рослый, шумный человек в спортивной куртке с гербом и спросил: «Айк Лоу? Я Джек Брейди». Это оказался тренер, он пожал мне руку так, словно выжимал апельсин. «Поздравляю, — сказал он, — добро пожаловать в команду», но, видно, он столько раз повторял эти слова, что они потеряли для него смысл, звучали автоматически. «Вы хорошо показали себя в Уайт — Сити, — продолжал он, — если так же пробежите в Лейпциге, я буду доволен». Я подумал, что я и сам не против, но ничего не сказал. «Вы тренируетесь с Сэмом Ди, как и Том Берджесс?» Я ответил, что да, и тогда он добавил: «Имейте в виду, когда вы бежите за сборную, ваш тренер — я. Помните об этом, и всё будет в порядке». Хорошее начало, нечего сказать.

Он повёл меня в большую комнату отдыха, где уже собралась почти вся команда, мужчины и женщины в синих блейзерах, и он меня им представил. Кое–кого я встречал и раньше: кроме Тома там был Питер Макалистер, я бежал против него в Уайт — Сити; наверное, в Лейпциге он будет играть первую скрипку. Он мне нравился — держится свободно, много улыбается. Он пожал мне руку и сказал: «Может, на сей раз я тебя далеко не отпущу!» Некоторые девочки были вполне ничего, а Джейн Кобэм, метательница диска, мне даже улыбнулась.

Вскоре Брейди, глубоко вздохнув, сказал: «А сейчас надо тебя познакомить с руководством». Он отвёл меня в угол комнаты, где за столом сидели четверо или пятеро лысых мужчин, все в блейзерах, они беседовали с такими серьёзными лицами, будто кроме них в комнате никого не было. Брейди, стоя над ними, сказал: «Джентльмены, это наш новый бегун на 1500 метров». Один из них посмотрел на меня, как на котёнка, причёсанного кошкой, и спросил: «Лоу?» Я подтвердил: «Да, сэр», думая, надо ли мне с ним поздороваться. Но он сам вежливо протянул мне руку, правда не вставая, — никто из них не встал — пожелал: «Что ж, удачи вам, молодой человек». Остальные тоже пожелали удачи. А потом Брейди мне всех по очереди представил. Оказывается, первым со мной говорил вице–президент Арнольд. Рядом с ним сидел похожий на гончую, с длинным и очень грустным лицом, председатель Рон Вейн — его я раньше видел по телевизору. Там был ещё начальник команды Моллой и помощник председателя Аткинсон. Когда мы уже отходили, Рон Вейн сказал: «Не забудьте, молодой человек, что вы будете бежать за свою страну». Потом они вернулись к своему разговору, будто нас тут уже не было.

«Вот тебе и руководство», — сказал Брейди, и я быстро взглянул на него; что такое он имел в виду, но его лицо ничего не выражало. Лично мне их стол показался маленьким частным островком, где живут и куда никого не желают допускать. По их виду, по голосам можно было подумать, что они на что–то жалуются, но когда я очутился среди спортсменов, оказалось, что жалуются они…

В гостинице меня поселили с Томми, и мы часто говорили о том, что нам предстоит: о толпах зрителей, о стадионе, о том, как Сэм велел нам бежать; но я очень нервничал, что Сэма там не будет, — так внезапно лишаешься отца. Я почти не спал, всё вспоминал его указания; он их мне записал, и я уже всё выучил наизусть.