Марина Анашкевич - Другая

Вместо дельфинов чирикали воробьи и ликовали листья на ветру, такие же влажные, гладкие, а она, теперь равнодушная к ним, отвернулась от окна, глядя туда, где на пеленальном столике лежали белые коконы новорожденных, и Ванечка — ее сверхновая звезда, первый от нее, с краю. Он не плакал, как другие, молчал.

— Ишь, как глазами водит, можно подумать, соображает чего, — заметила сестра, добавив с растяжкой:

— Мысли–и–тель.

Ловко привязала бинтом к крошечной ручке оранжевую бирку — квадратик клеенки с отметкой материнской фамилии, времени рождения, роста и веса. Несколько заученных движений — и кокон готов. Следующий!

Ночью, разлученная с сыном, думая о нем и только о нем, и так, пуповиной мысли сохраняя с ним связь, ощутила легкие покалывания — сначала в левой, потом и правой груди — это пробивало себе путь молоко. Почему она не знала раньше такую простую вещь — что Млечный Путь это Мать, кормящая жгучим молоком новорожденные звезды?

Утром она стояла у окна палаты со спящим сыном на руках, глядя сверху на прилетевшего с тренировок мужа — все–таки первенец более чем уважительная причина. Ладно сложенный, как статуя греческого бога, немного нелепая из–за огромного букета в руке, он застыл под окнами в ожидании, так что его успели разглядеть все мамочки в палате. КрасавЕц! Увидев ее, замахал свободной рукой, крикнул, что любит. И что надумал, как назвать сына. Немного взволнованный, слегка растерянный и чуть потрясенный быстроногий ее Стрелец, но, впрочем, прежний, такой же, как всегда.

Принесли передачу — только молоко и фрукты (цветы не положено), и еще записку. Она сжимала ее в руке, не думая читать. Она знала, что в ней. Зачем ей кумир мужа, в чью честь он хочет назвать Ваню? Имя дано, и даже Творец вселенной бессилен его изменить. Вряд ли Он станет спорить с женщиной, точно знающей, в каком из дворов Замоскворечья растет Древо Жизни с поющими на нем Жар–птицами и русалками, которых, случается, путают с дельфинами.