Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

— Знаешь, нам нужно было держаться вместе. Двум жалким одиночкам. Вот что надо было делать. Ты и я — мы должны были держаться вместе. Не знаю, почему мы этого не делали. Тогда мы не чувствовали бы себя выброшенными из жизни.

Я повернулся к нему в изумлении, но его лицо, выхваченное из тьмы неверным светом проплывавшего мимо фонаря, подсказало мне: в мыслях он где-то далеко.

Как уже писал когда-то, я довольно хорошо помню, что Энтони Морган действительно был в школе «жалким одиночкой». Не то чтобы все на него нападали или дразнили как-то по-особому — скорее, Морган сам выступал в этой роли с самого начала. Это он предпочитал ходить отдельно и всегда тащился на несколько ярдов позади основной группы; это он в солнечные летние дни отказывался играть на воздухе вместе с остальными и сидел в комнате один, чертя в блокноте какие-то каракули.

Все это я прекрасно помню и, увидев его в тот вечер в темной гостиной отеля, в первую очередь представил, как мы гурьбой пересекаем площадку между кабинетом искусств и крытой галереей, а он угрюмо и одиноко плетется сзади. Но его утверждение, будто я был таким же «жалким одиночкой», который мог бы составить ему компанию, показалось мне настолько ошеломляющим, что я даже не сразу сообразил: то было лишь самообманом со стороны Моргана, сказкой, которую он придумал много лет назад, чтобы скрасить память о несчастном детстве. Повторяю, понял я это не сразу, и скорее всего мой ответ мог показаться ему бестактным, потому что произнес я нечто вроде:

— Ты, должно быть, с кем-то меня путаешь, приятель. Я всегда был очень компанейским парнем. Наверное, ты имел в виду Бигглсуорта. Эдриана Бигглсуорта. Тот и впрямь был немного нелюдим.

— Бигглсуорт? — Морган немного подумал и кивнул. — Я помню этого парня. Такой коренастый, с оттопыренными ушами? Старина Бигглсуорт. Да-да. Но нет, я имел в виду не его.

— Однако и не меня, старик.

— Именно тебя. — Он снова покачал головой и повернулся к окну.

Я промолчал и некоторое время смотрел на вечерние улицы. Мы снова проезжали по шумному району, и я стал вглядываться в лица людей в надежде увидеть Акиру. Потом мы очутились в жилом квартале, утопающем в зелени, и вскоре шофер остановил машину, въехав во двор большого дома.

Морган поспешно вышел из автомобиля. Я тоже — водитель не сделал при этом ни малейшей попытки помочь — и последовал за ним по гравиевой дорожке, огибавшей дом. Наверное, я ожидал, что здесь происходит большой прием, но теперь стало очевидно, что это не так: дом был почти полностью погружен в темноту, и, кроме нашей, возле него стояла только одна машина.

Энтони, явно хорошо знавший дом, повел меня к боковому входу, обсаженному с обеих сторон высокими кустами, открыл дверь, мы вошли внутрь и очутились в просторном холле, освещенном свечами. В полумраке я различал какие-то свитки, казавшиеся заплесневевшими, огромные фарфоровые вазы, лакированные комоды. Аромат благовоний, смешанный с запахом плесени, показался странно приятным.

Никто — ни слуга, ни хозяин — не вышел нам навстречу. Мой спутник стоял рядом, не произнося ни слова. Через несколько минут до меня дошло, что он ждет моих комментариев, поэтому я сказал:

— В китайском искусстве я профан, но даже мне ясно, что это весьма изысканные вещи.

Морган уставился на меня в изумлении, потом, пожав плечами, ответил:

— Наверное, ты прав. Ну что ж, пойдем. — И повел меня дальше, в глубь дома.

Несколько ступенек мы преодолели в полной темноте, затем я услышал голоса — разговаривали по-китайски, на самом распространенном наречии, — и увидел свет, пробивавшийся из дверного проема, завешенного занавеской из нанизанных на шнурки бусинок. Мы прошли сквозь нее, потом преодолели еще какие-то драпировки и оказались в большой комнате, освещенной свечами и фонариками.

Что еще припоминается мне теперь из того вечера? Он уже слегка померк в памяти, но я попробую сложить фрагменты воедино. Когда мы вошли в ту комнату, первой моей мыслью было, что мы нарушили какое-то семейное торжество. Я заметил большой накрытый стол, за которым сидели человек восемь или девять — все китайцы. Младшие — двое мужчин лет двадцати с небольшим — были одеты в европейские костюмы, остальные — в традиционные китайские наряды. Старой даме, сидевшей в конце стола, прислуживала горничная. На удивление высокий и крупный для азиата пожилой джентльмен, который, как я сразу догадался, был хозяином дома, поднялся при нашем появлении. Остальные мужчины последовали его примеру. Но поначалу впечатление обо всех этих людях оставалось у меня весьма неопределенное, потому что с первой же минуты моим вниманием полностью завладела сама комната.