Валерий Осинский - Чужой сын

По утрам в саду я делал зарядку, принимал холодный душ. Затем мы с Сережей завтракали на веранде. Потом я отправлялся в кабинет и до обеда делал вид, что «работаю». А сам сидел за пустым столом и думал об Ире.

Я мог очнуться в парке у ручья. И тогда снова уходил в тишину комнат от случайной молодой пары поодаль или от гула города за многоярусными кронами: мне было тошно среди людей; было невыносимо знать, что она умерла, а все осталось, как прежде…

После обеда Сережу укладывали спать. Затем Рая занималась с мальчиком рисованием. Либо я учил его чтению и письму. На ночь читал ему книжки или что–нибудь рассказывал. Песоцкие присматривали за ребенком. Сережа внес в их жизнь смысл.

Это было потом. Первые недели малыш трудно привыкал к новому месту и людям.

Ему была отведена большая и светлая гостиная в центре дома, так чтобы из любой комнаты я мог прийти на его зов. Чужой дом пугал ребенка. Но месяцы боли научили его мужеству. Словно зверек из зоомагазина, он испуганно следил за безмолвной остроносой девушкой с подносом еды в положенные для питания часы. Вскидывался к окну на шорохи: высматривал отца. А вместо отца во дворе бродил Григорий в кирзачах и капюшоне.

В городе я остался единственным знакомым мальчика.

На второй день Сережа заплакал. Одними губами он попросил отца, — пока тот еще не уехал, — чтобы его забрали. Родин нервно ходил по комнате и повторял: «Потерпи! Не будь соплей!» Со смертью Иры сын стал для него обузой. Чем–то наподобие ненужных писем или воспоминаний. Я присел на постель мальчика.

— Сережа, ты боишься дяди в капюшоне и женщину? — Ребенок утвердительно шевельнул подбородком. — Дядя — добрый силач, он охраняет дом. А тетя выполнит любое твое желание. Не обижай их. Ладно? — Мальчик снова шевельнул подбородком. — Если захочешь, Гриша покажет тебе кроликов, а Рая — настоящую пальму.

Страх в глазах мальчика присмирел.

Тем же вечером я читал Сереже «Руслана и Людмилу». (Алексей ночевал в квартире: «охранял»: дома было удобнее выпивать.)

Лиловые сумерки уютно устроились на подоконниках, чтобы заменить до утра черным бархатом ночи квадраты окон, еще светлевшие между штор. Запоздавшая пичуга за стеклом отковырнула от грозди и беззвучно сорвалась с лозы. Широкий лист кивнул ей вослед.

— Дядя Саша, мама умерла? — спросил Сережа.

Глаза ребенка влажно отражали торшер двумя рыжими точками.

— Да, — наконец, ответил я.

— Умереть это насовсем?

— Насовсем.

— Значит, она уже никогда не придет?

— Никогда.

Мы долго слушали, как густеет ночь. Я закрыл недочитанную книгу.

— Ты любишь мою маму?

— Люблю.

— Так же, как папа?

— Сильнее. Но я не успел ей сказать об этом.

Сережа тяжело вздохнул.

— А почему бывает война?

— Не знаю.

Всю ночь я думал об Ире. По существу, я жил осмысленно лишь последние полтора года. При желании мог позвонить ей, увидеть ее. Но боялся поступиться внутренним комфортом ради любимой женщины. И она отплатила мне тем же. А теперь осколки сознания плавно вращались по орбите, где отсутствовала точка притяжения…

Без Иры моя жизнь потеряла смысл…

Но стоит ли думать о смысле своей жизни, когда тебе доверена — чужая?

За гигиеной мальчика, было решили, станет следить Рая: мыть его, выносить за ним утку. Но Сережа категорически отказался представлять чужой женщине свои утренние отчеты. Мы это поняли в первое утро по пустому сосуду и набухшим в глазах ребенка слезам. В военном госпитале его окружали такие же беспомощные больные и санитарки обслуживали его, как всех. Гиммеров, которые за ним ухаживали, он знал. А тут — малознакомый дом, чужие люди…

Я отнес мальчика в туалет. Затем усадил его на стул перед умывальником.

Но, извиняюсь за подробность, всегда наступает гигиеническая необходимость приподняться с унитаза. При увечье мальчика самостоятельно без громоздких усилий это было невозможно. Сережа был достаточно взрослым, чтобы держать его на весу.

Григорий за день выпилил полый круг в табуретке и укоротил передние ножки. Прибил снизу своеобразный стол с дырой по внутреннему периметру унитаза и установил свою гениальную съемную конструкцию. В ванной он водрузил стул с наращенными ножками под рост ребенка. Затем посадил Сергея на шею, обнял его колени и повез в уборную. Мальчик держался за уши мужика настороженно. Так дети впервые гладят свирепого пса. Рая инстинктивно выкинула к ребенку руки, опасаясь оплошности брата. Но Григорий донес мальчика и деликатно подождал у двери шум смывного бачка.