Валерий Осинский - Чужой сын

Двое говорили о переезде мальчика сухо, деловито, как говорят при покойнике о его похоронах, не касаясь главного — самой смерти.

Мне пришла кощунственная мысль: Родин, Гиммер, я — в разное время мы все были с ней! Закрыв лицо, я беззвучно захохотал и пошел в коридор. Это была истерика. Мужчины замолчали. Когда я вернулся, они отводили глаза. Но я уже успокоился…

Сережу мы забрали во второй приезд.

Казачок, «ответственный» за переправку мальчика, забухал. Мы с Алексеем решили воспользоваться ранением Сергея, как белым флагом. Полагали: военных по обе стороны шоссе усовестят марлевые онучи ребенка и нас пропустят к машине. Куда там! Алексея и меня доставили в беленую времянку под навесом винограда. За забором у дороги маскировочная сеть прикрывала БТР с задранным стволом пулемета и какое–то военное ухищрение за кладкой из мешков с песком. В предбаннике парень в камуфляже и спортивных штанах строчил письмо. Он положил фанеру на колени и то и дело мечтательно пялился на стену. По одежде я пытался определить, к кому мы попали. Один был в шароварах с желтыми лампасами, другой — в кедах и в армейском кепи. А за столом доедал завтрак здоровяк с рыжими усищами, пережатый портупеей, как добротно упакованный тюк. Рыжий, очевидно, командовал этой ватагой. Из разговора выяснилось: блокпост охраняла сотня терских и донских казаков и насчитывала едва взвод. К казакам прибились местные ополченцы. Российский офицер проводил здесь свой отпуск.

Родин краснел и горячился. Здоровяк хмурился. Задержание грозило профилактическим арестом. Но тут во времянку ворвался злой таксист, поручковался с военными и сообщил, что вынес упавшего в обморок пацана на воздух: малого вырвало утренним омлетом с вареньем. «Весь салон засрал!» — сердито сказал дядя. Родин кинулся к сыну. Нас, наконец, выпустили.

На той стороне полицейский долго сверял мои права и паспорт. Затем спросил, кто на фотографии. Я обернулся, любопытствуя, кого этот мудак спрашивает? Алексея поодаль муштровал другой коротышка. Два «барана» с автоматами подозрительно разглядывали перевязанные обрубки мальчика. Затем подозвали еще двух баранов…

Сергей без ног поместился вдоль заднего сиденья моей машины. (Авто в Приднестровье не пропустили и я оставил его у «границы».) Мальчик закрыл глаза и уперся рукой в сиденье отца, чтобы не скатиться от качки на пол. Синюшно–белый, с черными кругами у глазниц, он часто сглатывал: изо всех сил боролся с тошнотой. Под задравшейся майкой и сбитым пледом белел его впалый живот с выпуклой улиткой пупа.

Мы приехали под вечер. Рая приготовила для мальчика горячую ванну, ужин и постель. Отец перенес ребенка в дом. Сережа позволил девушке вымыть его и переодеть. Он обреченно смотрел на отца, и в его серых, как у матери глазах, была мольба: «Перестаньте меня мучить!»

В ванной Рая побледнела: под лодыжками мальчика раны зарубцевались, словно искусник, отнимавший стопы, тщательно шлифовал окончания ног.

Столкнувшись с войной в окружении мира и безразличия тех, кому не было дела до чужих детей, сначала мы восприняли войну как несчастный случай. Мы предполагали, война не выбирает жертв. Но теперь видели ее вечный позор — мучения ребенка.

Девушка хладнокровно, как заправская медсестра, проделала все, что требовалось больному. Мы уложили мальчика. Он утонул в пуховом одеяле, а на нижнем краю огромной подушки всплыло его маленькое бледное лицо с налипшими на влажном лбу соломенными прядями. Ребенок вздрогнул и заснул.

На кухне Рая облокотилась о колени и смотрела перед собой. Позвонки ее тонкой шеи выступали частоколом. Клеенчатый фартук топорщился на груди. В те дни многих из нас потрясло человеческое зверство.

Соседка вынула из кармана фартука блокнот, карандаш и написала.

«Вы верите в Бога?»

«Теперь, не знаю».

«На площади у дома правительства «ветераны» требовали возобновления войны».

«Не пытайтесь понять тех, кого невозможно понять!»

«Сволочи!»

Родин вошел, весело потирая руки, и спросил, нет ли у меня водки? Он вполне освоился в доме.

Вечерами пустевшие улицы города патрулировали автоматчики.

Между Родиным и братом Иры началась внутрисемейная тяжба за квартиру. Дядя намеривался вывезти племянника к бабушке в Белоруссию. Родин — сына в Россию. Отцовское право было на его стороне. Условно. Сергей числился без вести пропавшим.

Сначала оба навещали мальчика. Затем, родственники о чем–то договорились и уехали. Мы остались вчетвером: Сережа, Рая, Григорий и я. До конца года Дед катался по стране один. Я полагал, этого времени Родину хватит для устройства судьбы ребенка.