Валерий Осинский - Верность

На кухне отец докурил сигарету и поискал, куда в переполненную пепельницу воткнуть окурок. Воняло табачным перегаром. На плите пыхтел чайник. Ксения выключила свет и опустилась на табурет.

— Ложился? — спросила она.

— Да. Немного поспал.

— Боря здесь?

— В большой комнате. Спит.

— А дядя Жора?

— Что дядя Жора? — отец покосился на дочь: забыла, что ли? — Уехал с Вовкой за Серегой.

Он вздохнул. Помолчали.

— Что будем делать? — спросила Ксения.

Оба избегали смотреть в глаза. Отец усилено потер спинку носа. Поднялся и долго прикуривал от плиты. Он уворачивался от пламени, чтобы не опалить густые брови. Ксения не вытерпела: «Папа!» Тогда он выпрямился, обуглил наконечник сигареты и сладострастно затянулся.

— Думаю, Боря прав. Переезжай к нему. Или к Наталье Леонидовне…

— А дальше? Съедутся гости. Как ты это представляешь?

— Ну, как, как? — Он беспомощно хлопнул по бедрам и сел. — Не знаю, Ксюх!

Допустим, они договориться о переносе регистрации, о банкетном зале. Но, как? И во сколько это обойдется? Они не Боря! Хотя, и у зятя карман не бездонный. «Стройка»! А им придется клянчить, одалживаться. Родственники, друзья поймут. Но Каретников пригласил свое новое начальство. Ему выдали «премию» под свадьбу — подарок от коллектива. Беспроцентную ссуду. Как им объяснить? Чего огороды городили, если теперь все отменяется? Он заискивал, занятые люди отложили дела, обещали прийти. А Борис! Его гости! Им то он, что скажет? «Эх, Сережка, Сережка!»

Александр Николаевич исподлобья посмотрел на дочь. С детства набалованная! Но ведь детство, когда–то заканчивается! Мертвого не воскресишь. Надо думать о живых. «Свинство! Свинство! А ведь это сын моего друга!» У Каретникова засвербело в горле и носу, и он прикурил от окурка новую сигарету.

Главное, конечно, было не в хлопотных пустяках, а в том, что дочь беременна, и откладывать свадьбу больше нельзя. Ныне, конечно, мать одиночка не диво, но к чему мудрить при живом отце?

Дочь что–то говорила. Каретников прислушался.

— Пап, ты не все знаешь. Я не все рассказала. Свадьба невозможна…

Ксения покраснела и закрыла глаза.

— Ну, что там еще за тайны мадридского двора? — проворчал отец и внутренне напрягся от нехорошего предчувствия.

— Не могу, — прошептала дочь. — Думала: так проживу, а не могу даже сказать…

Неслышно вошел Борис уже в галстуке и в белой рубашке. Бледный после сна. Ксения глубоко вздохнула, торопливым движением отерла мокрые глаза и щеки, и виновато улыбнулась отцу и жениху.

— Ничего. Это так. Слабость, — пробормотала она.

— Доброе утро! — Борис приветливо улыбнулся, и пробежал быстрым взглядом по лицам. У «невесты» заплаканная и чопорная мина. Тесть нахохлился. Значит, говорили о свадьбе и убиенном «офицерике», так Хмельницкий про себя называл бывшего ухажера Ксении. «Ну, сейчас мало не покажется! — мысленно съязвил он. — Бабла бы хватило на ахи!»

Хмельницкий поднял крышку чайника — вода давно кипела, — обжегся паром, грохнул крышкой и схватился за мочку. По–свойски достал из буфета чашки, заварку и сахарный песок.

— Лимон есть? — полез он в холодильник. — Лимона нет! — и загнусил: — Пуру — пуру…

— Боря! — сказала Ксения. — Давай… перенесем свадьбу! — она не решилась «отменить».

Хмельницкий сполоснул заварной чайник и вытер тряпкой руки.

— Я это уже слышал. Как ты это представляешь?

Ксения глазами Бори охватила возможные осложнения, столпившиеся за его вопросом, согласилась: все не просто. Но теперь ей во что бы то ни стало, нужно было отсрочить, если не саморазоблачение, то хотя бы «торжества».

— Это — раз. — Продолжил Борис. — И два: а зачем переносить?

Каретников почувствовал поддержку и поерзал на табурете. Ксения, привыкшая покрикивать на родителей, и — к покладистости Бориса, в другое время закапризничала бы. Но сейчас она потупилась.

— Сережка был нам не чужой, — проговорила она.

— Да, да, не чужой, — согласился Борис. «Еще подумает, что свожу с ним счеты!» — Но для других он сосед. Никто! Как я объясню своим, и на работе. И что объясню?

— Ну, как–нибудь. Ты его тоже хорошо знал!

— Да. Знал… — Борис помялся.

Он отвоевал невесту у «офицерика», но вместо того, чтобы наслаждаться трофеем, попал в плен: полюбил, как любят впервые! Ксения подавляла его волю, и Хмельницкий не умел ей возражать. «Чхать мне на твоего Сергея, и на ваши делишки до меня!» — едва не ляпнул Борис, отвернулся, и выражение у его затылка было презлое.