Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Вылупились из одного яйца, — с озабоченностью, проявившейся в возникших на лбу морщинах, побарабанил пальцами по столу собседник. — Я заметил, чем дальше мы отдаляемся от исторической родины, тем впечатлительнее ты становишься. Предлагаю переменить тему разговора.

Некоторое время женщина продолжала слепо рассматривать развернувшуюся перед ее взором картину, затем облокотилась о стол, подняла руки и провела ими по лицу, словно смахнула налипшую отрицательную энергию. Тряхнув кистями, выбила из пачки длинную сигарету и прикурила, не преминув бросить кровожадный взгляд на открытую бутылку розового вермута с многочисленными медалями на этикетке. Ее спутник молча привстал со стула, наклонил бутылку с густым вином сначала над ее бокалом, затем до краев наполнил свой. После чего откинулся назад и снова воззрился на собеседницу:

— Ты не желаешь поговорить о другом, об алмазной фабрике, например? Кстати, при ней имеется магазинчик по продаже обработанных алмазов, то есть, бриллиантов от ноль сотых карата до нескольких десятков. Там же есть маленький музей с очень крупными образцами алмазов, когда–либо добытыми голландскими рудокопами, или изъятыми ими же в качестве контрибуции на территории других государств. Среди них выделяется просто чудовищных размеров, к тому же черный, самый большой в мире алмаз.

— При фабрике находится мастерская, в которой корейские ювелиры на глазах покупателей из длинной цепи из благородных металлов сделают вам цепь на шею, браслет на руку или цепочку для карманных часов, — насмешливо покосилась на спутника женщина. — Ты, наверное, забыл, милый, что этой дорогой я успела пройти не раз.

— Тогда с тобой просто не о чем поговорить, — притворно развел руками тот.

— Ну почему же, судьба Докаюрона меня волнует по прежнему.

— Странно, обычно ты настраивалась послушать эту историю после того, как обегала все местные музеи, осматривала известные магазины и обходила исторические места с не менее древними достопримечательностями.

— Весь этот багаж я собралась распаковывать только завтра, а в сегодняшний чудный вечер хочу насладиться звучанием твоего голоса, с глубокими интимными нотами в нем раскрывающим содержание сексуальных похождений паренька из провинциального города.

— Наконец–то первой похвалы дождался и я, — с явным оттенком удовольствия засмеялся собеседник. Приподняв бокал, отпил несколько глотков настоянного на травах вермута. И договорил. — Весьма признателен, сударыня, в твоих глазах так недолго подняться и до пьедестала пусть пока со ступенью третьей. Я не зря надеюсь?

— Мысль твоя работает в направлении правильном, — осыпала скатерть мягким серебром согласного смеха она. — С той лишь разницей, что ты уже давно перерос начальный порог.

— Прекрасно, тогда я продолжу восхождение, — отставив бокал в сторону, посерьезнел спутник. Выдернув из небольшой вазочки салфетку, промокнул увлажненные губы. — Итак, на чем мы остановились в прошлый раз?

— На том, как Дока прибавил в свою коллекцию еще одну юную и несмышленую подружку, с которой хорошо провел время на квартире у однажды пригласившей его к себе лупоглазой танцовщицы.

— Разве он неправильно поступил?

— Не знаю, скорее всего, будь на его месте, я бы тоже постаралась не упустить момент.

— Вот именно, многими из нас, простыми людьми, на подсознательном уровне руководит его величество Время, которое просыпается между пальцами как пыль с проселочного тракта. Она просыпается и развеивается ветром по той же дороге, изредка прилипая к ладоням крохотными крупицами истин. Кто не успел опознать их, тот безнадежно опоздал, потому что пыль уже не соберешь, надо черпать новую горсть. Если это возможно.

— Если позволят высшие силы, дважды в одну и ту же реку заходить не заставляющие. Но наша беседа переливается в философские рассуждения, а я после путешествия хотела бы расслабиться.

— Прости, дорогая, едва не оседлал любимого конька.

Смущенно хмыкнув, собеседник поправил галстук и уселся поудобнее. Черты лица неторопливо разгладила легкая задумчивость…

Наступила дикая пора сдачи государственных экзаменов и защиты диплома. Дока не помнил, как переходил из одной аудитории в другую. Целыми днями он не вытаскивал носа из учебников, полагаясь не на шпаргалки, которыми набивали карманы его однокурсники, а только на свою память. Наконец, за спиной неслышно закрылась последняя тяжелая дверь, осталось ждать результатов многолетней упорной мозговой деятельности. Его супруга телепалась за ним по пятам, выклянчивая подсказки по общим со специальными вопросам, покрывалась обильным потом, когда пыталась вникнуть в суть дела. Она плохо соображала в том, чему пять лет ее пытались научить. Но она была выходцем из деревни, и это являлось огромным козырем в ее руках. Дока стал замечать, что все больше ненавидит первую любовь, что взгляд чаще стал скользить по стройненьким ножкам других студенток. Снова внутри зашевелилось чувство сексуальной неудовлетворенности. И как только он осознал, что годы напряженного штудирования конспектов остались позади, он выпустил эти чувства на волю. Рванул на окраину города в обшарпанную халупу со знакомым грузчиком–алкашом, его блудливой сестрой и дедом в ней. И получил капитальный облом, отрезвивший до отъезда по распределению в другую область. Дед умер, грузчик спился и отправился бомжевать, а сестра наконец–то вышла замуж. Когда замешательство прошло, вместе с ним из халупы порог переступил безобразно квадратный муж новой хозяйки с животом между колен. Подцепив Доку за шиворот, надавал подзатыльников и наказал забыть сюда дорогу.