Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Вчера пару квартирок пристроил. Однокомнатных, — громко рассказывал он. — По три лимончика с каждой, за услуги.

— С купцов? — поинтересовался Серж

— И скупцов, и с продавцов. Но с оформлением документов пришлось помотаться здорово. Чуть язык на плечо не вывалил. ЖКО, бюро инвентаризации, разрешение на куплю–продажу… короче, бухгалтерия для помешанных.

— Разве посредничество предусматривает эти услуги? — Засомневался Сникерс.

— А как же, полный набор. С одним алкашом месяца полтора провозился. Но договорился за шесть лимонов, а с новых хозяев содрал одиннадцать. Правда, на взятки пришлось раскошелиться, чтобы побыстрее и без лишних расспросов.

— Значит, ты теперь в фаворе, — быстро оглядела Рому с ног до головы подошедшая жена Папена. — И много продают?

— Ха, только успевай поворачиваться, — развязно ответил тот. — Но спрос выше предложений. Много беженцев, особенно черножопых. Эти всегда при бабках, не то что русаки, за копейку торгуются. Одна проблема, чтобы прилично заработать, надо крутиться как юла. Одиноких искать, стариков, старух, алкашей, тех, кто хочет продать большую площадь, а купить меньшую. На разнице площадей дети частенько надувают своих родителей. Толкнут двухкомнатную со всеми удобствами, а им купят собачью будку. Или вообще ничего, мол, первое время у них поживут. Вот и существуют потом старики… на вокзалах под мостами.

— А тебе все равно, лишь бы бабки шли, — не выдержал Хохол.

— Какое мне дело до разборок, — искренне удивился Рома. — Это их проблемы.

— Русаки продают квартиры за полцены, поэтому и надеются купить подешевле, — не обратив внимание на последние слова предприимчивого дельца, пробурчал Сникерс. — А черножопые за двух–трехэтажные хоромы заламывают баснословные цены. Только на чьи бабки они их воздвигали, на чьей земле…

Ребята разошлись по местам. Я тоже подался ближе ко входу в продовольственный магазин. Но Рома заглянул неспроста. Поставив велосипед у стеклянной стены павильона, позади ваучеристов, он направился ко мне:

— Есть одна вещичка. Не хочешь посмотреть?

— Показывай, — пожал я плечами.

Мы не раз обменивались предметами старины. Как–то я подсунул ему купленный за бесценок ржавый дореволюционный подстаканник с орлами за георгиевский крест с расшлепанными углами. Потом он всучил погнутый перстенек за пятерку долларов восемьдесят первого года выпуска. В этот раз Рома вытащил из кармана джинсовых шортов усеянную невзрачными стекляшками длинную заколку.

— Женская брошь, — объявил он… — С алмазами.

— Заколка для галстука, — воспротивился я. — Обыкновенные фианиты.

— Это золотая брошь, а сверху, в платине, алмазы. Очень старинная, я проверял. У одной старухи выкупил.

Я подумал, что он ее просто украл. Было что–то в его облике цыганское, вороватое. Но промолчал. Вытащив увеличительное стекло, навел его на довольно крупные белые камни. Грани были абсолютно не симметричными. Внутри маленьких булыжничков просматривалась тончайшая паутинка. Но сомнений, что это алмазы, не возникало. Правда, очень древние, невысокой чистоты. От старости нижняя их часть даже покрылась мельчайшими трещинками, пожелтела. Верх тоже не вызывал восторга, хотя настоящие камешки в любом состоянии имеют какую–то свою прелесть. Они не отталкивают, как обыкновенные стекляшки, завораживают взор, заставляя часами любоваться ими.

— Согласен, алмазики, — оторвался я от лупы. — Но что с ними делать, потрескались, пожелтели. Брилики из них вряд ли получатся. Да и за огранку сдерут столько, сколько не стоят уже обработанные.

— Три камешка действительно подкачали, — согласился Рома. — Зато остальные шесть отличные. Их можно вынуть и переместить на перстень, крестик, браслет. Или вдевать в брошь. Ты не спросил о цене.

— Сколько?

— Дешевле огурцов, чуть выше золотого лома. Двадцать пять штук.

Я подкинул на руке грубоватое ювелирное изделие. Грамма два. Если бросить в раствор аммиака с перекисью водорода, то вся налипшая грязь отстанет. Затем камешки можно полировать шерстяной тряпочкой с тонким слоем зубного порошка. Брошь, конечно, засверкает, приобретает товарный вид. Но до бриликов далеко. Как переливался камешек на женском перстеньке, купленном мною в начале года. С ним не хотелось расставаться. Тысячу раз я подносил тоненький золотой кружочек, брызжущий в разные стороны красными, синими и зелеными искрами, к электрической лампочке, увеличивая тем самым многократно его привлекательную силу. Даже во тьме бриллиант светился яркой, далекой, холодной звездой, похожей на острый осколок чистейшего льда. Но… продал. Как всегда испытывал затруднения в деньгах.