Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

После разговора со мной, Серж с братвой перестал на нас наезжать. Изредка короткие стычки, в основном, по мелочам. Наша троица вновь сгруппировалась, со всех сторон обложенная вражеским кольцом. Данко все больше отдалялся, хотя с нами дружеских связей не порывал. Мало того, у него, кажется, пошла черная полоса из–за размолвки с новым начальником уголовки, чуть ли не ежедневно зачастившим на центральный рынок. Ребята рассказывали друг другу, что тот обещал вывести всех ваучеристов под корень. Пересажать и поставить на этом бизнесе крест.

— А на какие шиши он жить будет! — опираясь на выпускавшую жирные клубы кэмэлского дыма молодую жену, артачился бывший подсобник театральных артистов, высокий, костлявый Володька по прозвищу Худой. Он тоже состоял в команде Сержа. О, эта «Беретта»! Один ее вид под свободно свисающей с впалого живота ковбойкой способен был соединить воедино всех пацанов с рынка, Сам Серж тоже был парень с головой. — На одну зарплату не прокормишься. Хотя даже в проекте нет закона, запрещающего скупать у населения и продавать кому угодно ваучеры. В том числе и баксы, и золото.

— На баксы закон есть, — подал голос Колюня, тоже кореш Сержа. — Старую статью отменили, а новую ввели.

— А на золото никто не отменял, — поддакнул Длинный. — Если приловят, все права на их стороне.

— А ты не попадайся, — съязвила Лана. — Варежку раскрыл и влетел сразу на пятьсот тонн.

Длинного кинули цыгане. Купив у «черных» цепочку, он быстренько перепродал ее им. Но через неделю те принесли пятидесятиграммового «Кардинала» обратно, объяснив популярно, что сверху только золотое напыление, а внутри обыкновенное серебро. Длинный долго рассматривал цепочку со всех сторон. Он ее не узнавал. Но деньги пришлось вернуть, потому что по договору цыгане получили право на ее проверку. С тех пор ребята заставляли клиентов изучать изделие, как говорится, не отходя от кассы. Обманы случались редко. В основном не умышленные. Ваучеристы зубами держались за свои места.

В один из предпоследних августовских дней я задержался на базаре дольше обычного. Гриша, высокий кучерявый еврей, постоянный наш скупщик ваучеров, негромко шепнул мне, что в конце дня возьмет чеки по более высокой цене. Надыбал, мол, капитальную яму. Я тормознул свой запас. Но что–то помешало обычно пунктуальному Грише сдержать слово. Солнце уже закатилось за крыши домов напротив, пространство окрасилось в оранжево–синий цвет, а его все не было. На меня напала «куриная слепота». Глаза слабо различали не только цвета, но даже крупные цифры на ценниках в комках. Рядом крутился Арутюн. Кажется, он снова пристрастился к «травке» и «колесам», которыми, по его словам, увлекался еще во время проживания в Азербайджане. Речь стала медленной, невнятной, веки то и дело падали вниз.

— Писатель, ты как–то говорил, что у тебя в Лазаревском есть постоянная хата, — пристроившись рядом, промямлил он, глубоко затягиваясь пахучим «Ротмансом».

— Да, я каждый год останавливаюсь у одной хозяйки, у Анны Яковлевны. И море рядом, и кафе, и, главное, чувствуешь себя свободно. Отдельные комнаты, приходи — уходи когда хочешь, никто слова не скажет, — подтвердил я. — Правда, внук ее года два назад женился, привез молодуху из Нижегородской области. Но оба целыми днями на работе. Он в автоинспекции, жена поваром в кафе, что в ущелье за горной речушкой. Так что, пьяный ты или трезвый — никому дела нет. Внук Сергей, когда дома, сам угощает домашним вином. Они его ежегодно настаивают из винограда, инжира, абрикосов.

— Неплохо. Это меня устраивает, — пошлепал толстыми губами Арутюн. — А цены какие?

— Самые низкие. Соседи Анны Яковлевны дерут дороже.

— Может, махнем? Все равно торговля идет вяло. Покупаемся, позагораем, девочек пощупаем. Там их, наверное, валом.

— Этого добра хватает. Иной раз за двадцать дней по четыре–пять экземпляров осеменял, — засмеялся я. — Беленькие, рыженькие, черненькие. Комячки, якутки, белоруски, украинки… Короче, все флаги едут. И заметь, абсолютные разные. Молдаванки горячие, латышки страстные, понимающие в сексе толк, пермячки, те холодные, а чувашки злые, кусаются. Киргизки с казашками грубоваты, жилисты. Больше молчат. А вот узбечки сладкие, как дыни, извиваются, подвывают. Армянки разные.

— Так давай оторвемся дней на десять — пятнадцать, — забыв про кайф, шустро отскочил от стены Арутюн. — Аркаша и тот собирается, правда со своей бабой. Скрипка тоже в Минск намылился.