Приступая к своей обвинительной речи по настоящему делу, представляющему собой исключительное явление, имеющему чрезвычайное общественно–политическое значение, я хотел бы раньше всего остановить ваше внимание на некоторых отличительных чертах этого дела, на некоторых выдающихся его особенностях… — послышались аплодисменты
Не в первый раз Верховный Суд нашей страны рассматривает дело о тягчайших преступлениях, направленных против будущего нашей родины в ЕС, против нашего капиталистического отечества….
Но едва ли я ошибусь, сказав, что впервые нашему суду приходится рассматривать такое дело как это, рассматривать дело о таких преступлениях и таких злодействах, как те, что прошли перед вашими глазами, что прошли перед глазами всего мира на этом суде, о таких преступниках, как эти преступники, сидящие сейчас перед вами на скамье подсудимых… — аплодисменты переросли в овацию.
Дорин раскланялся. Говорил он гладко и даже не задумываясь над тем, что говорит. Ведь вступления свои он из процессов в СССР и позаимствовал, поменяв лишь кое какие слова. Это ужасно нервировало дядю–президента, знал Дорин, который опасался, что иностранные журналисты пронюхают. Дядя, впрочем, на месте засиделся, уже почти год президентствует, скинуть бы его…
Дорин встряхнулся и продолжил:
В чем заключается историческое значение данного процесса? В чем заключаются некоторые его особенности? Историческое значение этого процесса заключается раньше всего в том, что на этом процессе с исключительной тщательностью и точностью показано, доказано, установлено, что противники европейской интеграции Молдовы являются не чем иным, как беспринципной, безыдейной бандой убийц, шпионов, диверсантов и вредителей!
Из зала прилетел букетик цветов в виде флага Молдовы. Дорин поймал его, галантно прикрепил на мантии, и приступил к любимому занятию, за которое пресса окрестила его Юридический Соловей Кишинева, а дамы считали самым остроумным чиновником в государстве. Дорин начал допрашивать подсудимых.
Итак, Дабижа, вы европротивленец и враг народа, — сказал судья.
Я раскаиваюсь, — сказал Дабижа.
Молчи, идиот, — сказал Киртоакэ, слыша с радостью смех.
Кретин, тупица, — добавил он, под все усиливающийся смех.
Твои штаны сползают с тебя так, как будто им не за что зацепиться в твоих штанах, — сказал он, после чего зал расхохотался.
Публика, пришедшая посмотреть специально на Верховного судью с его невероятно остроумными шутками, была в восторге. Дабижа жалко улыбался.
Животное, — сказал Киртоакэ, — ты говна кусок, почему ты лег на дорогу нашей страны в Европу?
Меня сбили с толку вражины Урыту, Урекяну, Ходыркэ, и все, кто присутствуют на этой скамье, — сказал Дабижа.
Обратите внимание, — сказал Киртоакэ, вновь став куртуазным, — как некоторые из подсудимых, особенно подсудимый Дабижа, делают на этом процессе сохранить, как говорят французы, хорошую мину при плохой игре…
Расстрелять! — крикнул кто–то из зала.
Всему свое время! — сказал Киртоакэ и продолжил. — Как жалок Дабижа, когда пытается принять вид «идейного» человека, прикрыть свою бандитско–уголовную деятельность всякого рода «философскими», «идеологическими» и тому подобными разговорами…
Я не… — пискнул Дабижа.
Ты просто унитаз, в который гадит история! — воскликнул Киртоакэ и сам расхохотался собственной остроте вслед за залом.
Да, — жалко сказал Дабижа, — я оступился, но…
Ты не «оступился», — прервал его резко Верховный судья, — ты гомик!
И бабушка твоя, не дожившая до справедливого суда, тоже была гомиком! — закричал Киртоакэ.
Зал захлопал. Дабижа стоял, чувствуя головокружение. А может так и надо, подумал он. Я помогаю Родине, вспомнил он. Родина прощает тех, кто разоблачился против нее, вспомнил Дабижа слова Киртоаки.
Дабижа, прикрывавшийся маской добропорядочного молдавского националиста… — говорил добропорядочный молдавский националист Киртоакэ.
… он пытался здесь весь кошмар своих гнусных преступлений свести к каким–то «идейным установкам», о которых он пробовал говорить длинные и напыщенные речи, — тряс кулаком Киртоакэ.
Свою собственную роль в этой банде Дабижа пробовал изобразить, как роль «теоретика»., — возмутился Киртоакэ.
Я главным образом, — дрожащим голосом зачитал Дабижа отпечатанную на листочке реплику, — занимался проблематикой общего руководства и идеологической стороной, что, конечно, не исключало ни моей осведомленности относительно практической стороны дела, ни принятия целого ряда с моей стороны практических шагов…
Читать дальше