— Наверняка проучил бы, и я от этого стал бы еще омерзительней.
— По крайней мере, он показал бы вам, как быть джентльменом с дамами.
— Вы, наверное, правы. Если б я убил Муссолини, я бы стал джентльменом?
— Конечно.
— Пойду запишусь немедленно.
— Вас не взяли. Помните?
— Помню.
Мы оба долго сидели, ничего друг другу не говоря. Потом я сказал:
— Послушайте, вы не против, если я у вас что–то спрошу?
— Давайте, — отозвалась она.
— Почему вы попросили меня сойти вместе с вами с автобуса? И почему заплакали, когда я не вышел?
— Ну, у вас лицо такое. Чуть–чуть уродливое, знаете?
— Да, знаю.
— Ну, оно уродливое и еше трагичное. Мне просто не хотелось отпускать от себя эту вашу «трагедию». Мне стало вас жалко, вот я и заплакала. Как у вас лицо таким трагичным стало?
— Ох ты ж господи боже мой, — сказал я, затем встал и вышел вон.
И шел пешком до самого борделя. Парень на дверях узнал меня:
— Эй, чемпион, где губу расквасили?
— Да тут из–за Техаса схлестнулись.
— Из–за Техаса? А ты был за или против Техаса?
— За, конечно.
— Умнеешь, чемпион.
— Я знаю.
Я поднялся наверх, сел на телефон и заставил парня набрать мне редактора газеты.
— Это Буковски, друг мой.
— Вы встретились с девушкой?
— Я встретился с девушкой.
— Как получилось?
— Прекрасно. Прекраснее некуда. Наверное, целый час дрочил. Так и скажите своему обозревателю.
И я повесил трубку.
Спустился вниз, вышел наружу и отыскал тот же самый бар. Ничего не изменилось. Здоровенный парняга по–прежнему сидел на месте, по пустому табурету с обеих сторон. Я сел и заказал 2 пива. Первое выпил залпом. Затем отпил половину второго.
— А я тебя помню, — сказал парняга, — что там с тобой было?
— Кожа. Чувствительная очень.
— А ты меня помнишь? — спросил он.
— Я тебя помню.
— Я думал, ты сюда никогда не вернешься.
— Я вернулся. Сыграем?
— Мы тут в Техасе в игры не играем, чужак.
— Вот как?
— Ты по–прежнему думаешь, что техасцы — говно?
— Некоторые — да.
И я вновь оказался под столом. Вылез, встал и вышел. Дошел до борделя.
На следующий день в газете написали, что Роман не удался. Якобы я улетел обратно в Новый Орлеан. Я собрал шмутки и пошел на автовокзал. Добрался до Нового Орлеана, нашел себе законную комнатёшку и расположился. Пару недель хранил газетные вырезки, а потом выбросил. А вы бы что — оставили?
Первые три месяца моей семейной жизни с Сарой были приемлемы, но уже немного спустя я бы сказал, что у нас начались неприятности. Она хорошо готовила, и впервые за много лет я неплохо питался. Вес начал набирать. А Сара начала отпускать замечания.
— Ах, Генри, ты начинаешь мне напоминать индюшку, которую фаршируют к Дню Благодарения.
— Так и есть, бэби, — отвечал ей я.
Я работал экспедитором на складе автомобильных запчастей, и зарплаты едва хватало. Единственными радостями у меня было пожрать, попить пивка и залечь с Сарой в постель. Не совсем полнокровная жизнь, но мужик должен брать, чего дают. Сара — это уже много. На ней ясно читалось одно: С–Е–К-С. По–настояшему я узнал ее на вечеринке для работников склада. Сара там служила секретаршей. Я заметил, что никто из парней к ней и близко не подходит, и не понял, почему. Я никогда не видел более сексапильной женщины — да и дурой она не казалась. Я подобрался поближе, мы выпивали и беседовали. Она была прекрасна. Хотя что–то странное проскальзывало в ее глазах. Она на тебя смотрела, а веки, казалось, не моргали. Когда она отправилась в уборную, я подошел к Гарри, водителю.
— Слышь, Гарри, — спросил я, — а почему никто из парней к Саре не клеится?
— Она — ведьма, мужик, настоящая ведьма. Держись подальше.
— Ведьм, Гарри, не существует. Все это уже давно опровергли. Все бабы, кого сожгли на колу в старину, — жестокая и ужасная ошибка. Ведьм просто не бывает.
— Ну, может, они и неправедно сожгли кучу женщин, сказать не могу. Эта же сучка — точно ведьма, поверь мне на слово.
— Ей одного нужно, Гарри, — понимания.
— Вот чего ей нужно, — ответил Гарри, — так это жертвы.
— Откуда ты знаешь?
— Факты, — веско произнес Гарри. — Тут два парня работали. Мэнни, продавец. И Линкольн, клерк.
— И что с ними?
— Они как бы исчезли прямо у нас на глазах — только медленно. Видно было, как они уходят, пропадают…
— Что ты имеешь в виду?
— Не хочу я об этом разговаривать. А то еше подумаешь, что я рехнулся.
Читать дальше