Чарльз Буковски - Рассказы

— Стойте тихо, — сказал техник, — просто стойте и всё.

— Стойте спокойно, — сказала сестра.

Я почувствовал, как падаю. И завалился назад.

— Простите, — сказал я.

— Черт бы вас побрал! — завопил техник. — Я из–за вас две пленки запорол! А эти проклятые пленки денег стоят!

— Простите, — сказал я.

— Заберите его отсюда, — сказал техник.

Сестра помогла мне подняться и снова уложила на каталку. Мыча что–то себе под нос, она вкатила меня в лифт, по–прежнему мыча.

Из этого подвала меня действительно забрали и положили в большую палату, очень большую. В ней умирало человек, наверное, 40. Провода к кнопкам были обрезаны, и громадные деревянные двери, толстые деревянные двери, покрытые с обеих сторон листами жести, отделяли нас от медсестер и врачей. На моей кровати закрепили бортики и попросили меня пользоваться подкладным судном, но подкладное судно мне не нравилось, особенно мне не нравилось блевать в него кровью, а еще меньше — срать туда. Если кто–нибудь когда–нибудь изобретет удобное и практичное подкладное судно, врачи и медсестры будут ненавидеть его до скончания веков и еще дольше.

Желание посрать у меня не убывало, но получалось не очень. Конечно, давали мне одно молоко, желудок был весь разодран, поэтому отправлять слишком много в жопу у него получалось не очень хорошо. Одна медсестра предложила мне жесткий ростбиф с полупроваренной морковкой и полумятой кортошкой. Я отказался. Я знал, что им просто нужна еще одна свободная кровать. Как бы то ни было, желание посрать не проходило. Странно. Это была уже вторая или третья моя ночь здесь. Я был очень слаб. Мне удалось отстегнуть один бортик и выбраться из кровати. Добрался до сральника и сел там. Я тужился и сидел там, и снова тужился. Потом встал. Ничего. Только небольшой водоворотик крови. Потом у меня в голове закружилась карусель, одной рукой я оперся на стену и стравил полный рот крови. Смыл за собой и вышел. На полдороге к кровати рот мой снова наполнился кровью. Я упал. Уже на полу я еще раз сблевал кровью. Даже не знал, что у людей внутри столько крови. Я выпустил еще глоток.

— Сукин ты сын, — заверещал мне со своей кровати какой–то старик, — заткнись, дай нам поспать хоть немного.

— Прости, товарищ, — смог сказать я и потерял сознание.

Медсестра рассердилась.

— Ты, сволочь, — сказала она. — Я же сказала тебе не опускать бортики. Жмурики ебаные, не смена от вас, а одно мучение!

— А у тебя пизда воняет, — сообщил я ей. — И место тебе в тихуанском борделе.

Она подняла мою голову за волосы и вмазала мне по левой щеке, а потом, тыльной стороной — по правой.

— Возьми свои слова обратно! — сказала она. — Возьми свои слова обратно!

— Флоренс Найтингейл, — сказал я. — Я тебя люблю.

Она положила мою голову на место и вышла из палаты. В этой даме чувствовались подлинный дух и пламя; мне это понравилось. Я перекатился в лужу собственной крови, замочив пижаму. Пусть знает.

Флоренс Найтингейл вернулась с другой садисткой, они посадили меня на стул и отволокли на нем через всю палату до кровати.

— Слишком много шума, будьте вы прокляты! — сказал старик. Он был прав.

Они водрузили меня обратно на кровать, и Флоренс поставила бортик на место.

— Сукин сын, — сказала она. — Сиди теперь тут, или в следующий раз я на тебя лягу.

— Отсоси у меня. — ответил я. — Отсоси перед уходом.

Она перегнулась через перильца и посмотрела мне в лицо. У меня очень трагическое лицо. Некоторых теток привлекает. Глаза ее были широко открыты и страстны, и смотрели прямо в мои. Я стянул с себя простыню и поднял подол пижамы. Она плюнула мне в лицо и вышла…

Потом передо мной возникла старшая медсестра.

— Мистер Буковски, — сказала она, — мы не можем дать вам кровь. У вас нет кровяного кредита.

Она улыбнулась. Она сообщала, что мне позволят умереть.

— Хорошо, — ответил я.

— Вы хотите увидеть священника?

— Зачем?

— На вашей карте допуска значится, что вы католик.

— Я просто так записался.

— Почему?

— Раньше был. Если писать «нерелигиозен», всегда задают слишком много вопросов.

— Вы у нас проходите как католик, мистер Буковски.

— Слушайте, мне трудно разговаривать. Я умираю. Ладно, ладно, католик я, пусть будет по–вашему.

— Мы не сможем дать вам крови, мистер Буковски.

— Послушайте, мой отец работает на ваш округ. Мне кажется, у них есть программа сдачи крови. Окружной Музей Лос — Анжелеса. Мистер Генри Буковски. Он терпеть меня не может.