Сергей Кузичкин - Наташа и менестрель

Дамочка металась из прихожей в зал и обратно, толкала в бок Наташиного мужа, подбегала к Наташе.

— А ты кто? Кто ты?! — кричала она разъяренно в лицо молодой жене. — Ты что, не знала, что он уже был женат, что платит алименты одной? Теперь будет платить второй. А на твоих детушек уж денег не останется. Так что не думай заводить…

Наташа не проронила ни слова. Ее подсознание с первой встречи с художником слабым импульсом подсказывало, что откровенный вроде бы Саша что–то недоговаривает, что–то скрывает от нее важное. И вот теперь выяснилось, что именно.

Сколько бы продолжалась буря в квартире молодоженов, сказать трудно. Но вскоре на шум стали сходиться проводившие дома выходной соседи. Спустилась сверху любительница тишины корреспондентка районной газеты пятидесятилетняя Валентина Петровна, пригрозила вызвать милицию, и все сразу утихли. Хлопнув дверью, убежала бывшая подруга художника, разошлись по квартирам соседи. Остались он и она. Она молчала. Стояла у окна в зале с клейстером в руке, а сознание ее медленно завоевывала мысль о том, что счастья ей с художником не видать, что Саша никогда не будет принадлежать только ей. Но сердце было спокойно, душа не рвалась из груди, слезы не подступали к глазам. Она по–взрослому приняла все как неизбежное и предначертанное ей судьбой.

Первое покушение на совместную жизнь молодоженов внешне ничего не изменило в их жизни. Саша попытался что–то объяснить Наташе, начал было извиняться, но она его перебила, сказав тихо и коротко:

— Не надо… — и он замолчал.

Она его ни о чем не расспрашивала и в дальнейшем. От людей позже узнала, что маленькая дама была той самой подругой, о которой говорил в день знакомства художник: работала она преподавательницей эстетики в местном СПТУ и звали ее, как уже догадался читатель, Наташей. Не задавала жена мужу лишних вопросов и потом, когда он уезжал куда–то на сутки, двое или даже на неделю. Она волновалась, не спала ночами, переживая за художника, к которому, несмотря ни на что, все же питала чувства, а когда он возвращался, в душе радовалась и ждала близости. Через полгода после первого покушения на семейную жизнь произошло второе: наступало время родить преподавательнице СПТУ, и за неделю до того, как уйти в роддом, она пришла с вещами к ним на квартиру, заявив, что будет жить у них. И жила несколько дней, заняв маленькую комнатку.

О том, как складывались отношения двух Наташ и Саши, можно рассказывать несколько часов подряд или даже написать любовный роман страниц на семьсот. Но мы не будем делать этого. Ибо художник — далеко не главный герой нашего произведения. А главный находится за тысячу километров от райцентра, где живет теперь Наташа. Он живет пока своей интересной жизнью, не подозревая о нашей героине, не зная и не ведая, куда приведет его скоро судьба–судьбинушка. Скажем лишь, что через год, когда обе Наташи принесли по дочери, рыцарь холста и кисти не вынес такой нагрузки и бежал от обеих женщин. Официально его отъезд побегом не казался. Он уехал якобы учиться в художественное училище. И, говорят, действительно какое–то время там учился. Но уже через несколько месяцев люди, в числе которых была корреспондентка районной газеты, поведали обеим Наташкам, что видели Сашу на художественной выставке в сопровождении одной шикарной особы. А еще через некоторое время, когда на свет родилась Настя, Саша прислал Наташе длинное письмо, в котором просил дать ему развод в обмен на квартиру и обязанность регулярно выплачивать денежное пособие на содержание дочери. Наташа не стала препятствовать мужу. И тридцатилетний мужчина вскоре оформил третий официальный, не запрещенный законом брак, на этот раз в городе. Его избранницей стала молодая художница, дочь известного в крае культурного деятеля. Как ее звали, думаем, читатель догадался без нашей подсказки…

Вот так Наташа осталась жить одна в квартире в центре районного центра. Работала, воспитывала Настю, ездила в Казанцево к матери и сестре. Набравшее было вес в замужестве и беременности тело ее вновь выглядело похудавшим. Вот тогда и загуляло среди местных балагуров ее прозвище — Вобла. Да, она была худа, со слегка впалыми щеками, с плоской, ребристой, словно лист шифера, грудной клеткой, и могла бы, наверное, спрятаться за ручку швабры, но ни разу это сделать не пробовала, хотя имела дело с поломойным орудием труда почти ежедневно, потому что работала нянечкой в детском саду.