Вадим Тарасенко - Спасите наши души

— Ах ты… старый еврей, — Князев угрожающе шагнул вперед, чего здесь воздух портишь, чего не уезжаешь в Израиль?

Старичок инстинктивно отшатнулся и прикрыл рукой, лежащие на столе документы:

— Да, я старый еврей и я действительно уезжаю из этой хамской страны в Израиль. Ну а насчет порчи воздуха, старый врач на мгновение запнулся, — так это надо еще разобраться, кто портит воздух. Мне кажется, что сейчас его портит кое–кто–то другой, вернее, кое–что другое, через стенку отсюда.

— Ах ты… — Князев подскочил к старику.

— Ефим Абрамович, — на пороге открывшейся двери стояла санитарка с ведром и шваброй, — разрешите, я уберу в Вашем кабинете.

Князев замер, повернул голову, посмотрел на вошедшую, затем вновь, обернувшись к врачу, процедил:

— Ну, старый еврей, я тебе это еще припомню, — выскочил из кабинета.

Ефим Абрамович, тяжело оперся руками об стол, потом посмотрел на ошарашенную санитарку:

— Валентина Степановна, я через пять минут выйду из кабинета. Подождите чуток.

Дождавшись, чтобы санитарка вышла из кабинета, он вновь склонился над лежащими на столе бумагами. Это были документы на выезд на постоянное место жительство в Израиль. «Господи, неужели я через месяц смогу помолиться перед стеной плача».

«Ладно, еврей, черт с тобой. Но, по–моему, Гришку, действительно, нельзя облагородить. Извини, браток, но придется тебе свой последний путь проделать за плотно закрытой крышкой. Но похороны будут по высшему разряду. Я тебе это обещаю, Гриша». С этой минуты день для Николая Князева воспринимался как набор эпизодов из фильма «Организация престижных похорон».

Сначала он встретился со знакомым, хорошо прикормленным милицейским капитаном с глухо–раздражающей для славянского уха восточной фамилией Мирзоев. Но поверх фамилии блестели четыре звездочки на каждом плече, и это примиряло. «Он же ехал, как обычно, за сто. А тут яма на дороге — сегодня ночью возле дороги трубу водопровода прорвало. Вот и вымыло землю под асфальтом. Он на всей скорости и вскочил левым колесом в эту яму. Машину резко развернуло и на всей скорости бросило прямо на бетонный столб, а там еще торчали прутья арматуры, ну и… ну сам понимаешь», — по южному быстро, протараторил капитан.

Затем по телефону отловил Нинку:

— Так, Нина, оформляй какие нужно бумаги, похороны я беру на себя.

— Хорошо.

И снова мысль: «А в голосе не слезинки, сучка».

«Теперь на кладбище, там договориться. Не хоронить же Гришку где–то в закутку, как обыкновенного лоха», — машина резко повернула вправо.

На кладбище, кроме двух еще почти трезвых личностей ему никого увидеть не удалось. В похоронном бюро милая барышня после недолгого препирательства и окончательно умилостивленная пятидесяти гривенной купюрой, сменив карканье на щебет, объяснила, что для «захоронения на спецместе» необходимо разрешение Ивана Сидоровича Павленко.

— А где работает Иван Сидорович?

— В горисполкоме, где же еще.

После чего наманикюренными пальчиками на клочке бумаги написала номер телефона этого горисполкомовского кладбищенского распределителя спецмест для захоронения. Тут же, возле похоронного бюро, Николай позвонил по мобильнику знакомому из горисполкома, курировавшего торговлю.

— Александр Павлович?

— Да.

— Мое почтение. С вами говорить Николай Князев.

— А, Коля, привет. Как дела?

— Хреново.

— Что случилось.

— У меня брат погиб, на машине разбился.

— Гриша?

— Да, Гриша.

— Да ты что.

— К сожалению.

— Прими мои соболезнования.

— Спасибо, Александр Павлович. И мне нужна ваша помощь.

— Все что в моих силах. Ты же знаешь Коля, для тебя…

— Александр Павлович, кто такой Иван Сидорович Павленко?

— Он у нас в горисполкоме работает, заместитель мэра по общим вопросам. А зачем он тебе?

— Мне сказали, что он ведает распределением мест на кладбище.

— Ведает. Только не мест, а спецмест. А ты что Гришу хочешь на центральную аллею?

— Хочу.

— Не крутовато ли берешь, — голос горисполкомовского чиновника построжел. — Там же только, согласно изданному «Положению о работе городских кладбищ», выдающихся людей хоронят, и мест там уже так мало осталось…

«А нужных людей на подходе еще так много, а тут ты со своим брательником суешься, — зло закончил про себя мысль чиновника Коля. — Как коньяк хлестать на халяву и баб, которых я тебе подкладываю, трахать, так о законе ты не вспоминаешь, а сейчас про какое то положение лепишь».