Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

— Да то, что у тебя идей нет, это мне и так ясно, раз ты такое старье со свалки потащила, но скажи мне, ради бога, зачем ты согласилась в начальство идти, если тебе идти не с чем?

Светлана засмеялась.

— Ну, это уж ты, Елисеева, слишком! Ври, да не завирайся! Кто же это отказывается от таких предложений? Может, ты бы отказалась? Нет, не отказалась бы, да только тебе никто такого места не предлагал и не предложит, поверь мне. Чего-то у тебя все-таки не хватает вот тут, — она покрутила пальцем возле виска. — А я, если хочешь знать, на это место давно прицелилась, когда девчонкой еще была, я работала и училась, я билась за него! Да, я честолюбивая! Ну и что? Что тут плохого? И ты, Елисеева, как хочешь, а мне помогай. Я тебя все равно не выпущу, у меня на тебя вся надежда. Погуляй, подумай недельку, сходи в библиотеку, на работу можешь вообще не являться, но через неделю я с тебя спрошу, ты поняла?

— Хорошо, я пойду в библиотеку. Но только я сомневаюсь…

— А ты не сомневайся! Держись за меня.

Лиза вышла из кабинета нового начальства ошеломленная. Все было не по ней: и развязная прямота, и презрение к скромным, но честным и нелегким трудам их маленького коллектива, и претензии, и неприкрытая научная беспомощность. Но даже пересказать свой разговор сослуживцам она не могла, она словно связана была по рукам и ногам беспардонной Светкиной доверительностью. Что ей было делать? В одном Светлана Ивановна была права — всерьез подумать обо всем этом ей, Лизе, не мешало. И она честно думала, советовалась с Женей, не спала ночи.

— Ну что ты мучаешь себя, Лизок? — сказал ей Женя. — Ты готова к тому, чтобы уйти куда-нибудь?

— Абсолютно не готова. Что я умею и куда пойду? Столько лет на одном месте…

— Ну, знаешь ли, это как раз не резон. Ты же не камень, чтобы на одном месте лежать…

— Да куда мне идти, Женя?

— Ты считаешь, что некуда? Тогда не сходи с ума. Работай, как работала, у тебя тема плановая, ее все равно никуда от тебя не заберут. Ну, а что касается всех этих протухших идей, посмотри действительно литературу, от тебя не убудет. Может быть, и правда чего-нибудь найдешь свеженького, начальству все-таки виднее.

— И ты туда же?

— А что? В конце концов, она ведь говорила тебе довольно лестные вещи. Может быть, ты и правда способна на большее, чем отсиживать рабочее время по часам? Разве ты сама не тосковала о творческой работе?

Она тосковала, но идеи не высасывались так просто из пальца. Чтобы родить что-нибудь новое, надо было жить этим, постоянно витать в круге избранных проблем, думать о них не по часам, а всегда, днями и ночами. Пока Лиза совсем не готова была к этому. И она сдалась, пошла на поводу у Светки, утешая себя тем, что данные ей преимущества сумеет использовать для того, чтобы защищать от разгрома родной коллектив.

Лето в этом году выдалось жаркое, на редкость сухое, то и дело вспыхивали в подмосковных лесах опасные, тревожащие душу пожары, где-то горели торфяники, и когда ветер поворачивал, даже до Москвы доносился запах дыма и гари, небо туманилось на востоке серой угрюмой пеленой, все говорили о пожарах, и из некоторых учреждений посылали даже бригады в лес копать канавы и рубить деревья.

А зной все пылал и пылал, и дождей не было. Оля была в деревне у Жениной матери. Лиза писала ей одно письмо за другим, душными ночами ее мучил страх, в голову лезли ужасные видения и глупые мысли. Но от Оли приходили редкие коротенькие писульки, нацарапанные все теми же крупными каракулями, о том, что все хорошо, она учится плавать и вчера они ходили в овраг за малиной.

Вернулась Оля похудевшая и вытянувшаяся, похожая на былинку, высушенную солнцем; теперь она ходила уже в четвертый класс, но была все такая же строгая и недосягаемая в своей детской упрямой отстраненности от реального мира. И когда она подходила приласкаться к Лизе и прикасалась к ее щеке едва ощутимым эфемерным воздушным поцелуйчиком, все внутри у Лизы замирало от счастья и от ощущения безмерной ценности этого дара. Ее дочь была удивительное существо.

А времечко между тем продолжало мелькать; утро — вечер, утро — вечер. Лиза и оглянуться не успела, как облетели иссохшие за лето деревья. Вот уже и семьдесят второй год покатил под горку.

Однажды, возвращаясь с работы на метро, в толпе, выходящей вместе с нею из соседнего вагона, увидела Лиза знакомое лицо, оно мелькнуло и исчезло. Лиза прибавила шагу и нагнала Надю Сомову, бывшую свою одноклассницу, с которой чуть было не подружилась однажды по-настоящему, но так все как-то не получилось. А теперь, оказывается, Лиза узнала ее даже со спины, а смуглое кареглазое ее лицо с тяжелыми хлопающими ресницами и вовсе показалось ей таким знакомым и родным, что это даже удивило Лизу, ведь столько лет прошло.