Игорь Сахновский: Свобода по умолчанию (сборник)

Потом они ещё долго охают, трясутся и не могут надышаться над этой несчастной левой с облупленным педикюром, запорошенной гипсом и запелёнутой в несвежие бинты, – как над отдельным драгоценным существом. Ну и, конечно, зализывают давние Альбинины раны: у двоюродной племянницы с мужем квартира на двенадцать метров больше, чем у них; подруга Вера два раза отдыхала на островах, и прочая оскорбительная беда.

Но даже такое травматическое пенальти не отбило у Альбины охоту пинаться. Всю промежуточную серию ударов обозревать не будем, последний же решающий пинок был нанесён даже не по Турбанову, а по его новым демисезонным ботинкам. Решающий в том смысле, что именно после этого Турбанов и принял безоговорочное решение расстаться с женой.

В один прекрасный день он случайно подглядел, как Альбина, уходя по делам, приникает жёсткими ресницами к зеркалу в прихожей, совершает какое-то неуловимое ритуальное действие и холодно отстраняется – уже совсем чужим человеком. Такое отчуждение и превращение жены в незнакомую злую красотку он видел тысячу раз, но то, как эта незнакомка, идя к двери, с диким раздражением пинает его скромные, ни в чём не виноватые ботинки, увидел впервые.

И, как выражается один насмешливый автор, тут всё и кончилось.

Хотя «кончилось» – не совсем правда, точнее говоря, совсем неправда, если живёшь и ходишь с таким ощущением, будто из твоего организма выдрали, не обезболивая, живую ткань, разняли какие-то единственные сердечные волокна и в этом месте растут воспалённые пустоты, адские чёрные дыры, которые ничем уже никогда не заполнишь, даже если окажешься в раю.

Вот примерно в каком состоянии существовал Турбанов после того, как Альбина собрала вещи и переехала к матери, а напоследок сообщила, что собиралась это сделать давно, только ждала подходящего случая. В отсутствие Альбины весь домашний быт с угрожающей быстротой скукожился и пожух.

Ложась спать, утыкаясь носом в подушку, Турбанов замечал, что наволочка несвежая, попахивает потом, и, уже засыпая, думал: надо бы завтра зайти за стиральным порошком, всё забываю; но завтра после работы снова забывал. Бродил с отрешённым видом по супермаркету «Родина», чтобы купить в итоге сигареты, банку баклажанной икры и твердокаменные мясные полуфабрикаты, добытые откуда-то из вечной мерзлоты.

Один раз Турбанов расклеился до такой степени, что стыдно рассказывать. Спасибо, хоть никто не видел, с какой бессмысленной бережностью он вечером, только придя домой, стал перебирать фаянсовые фигурки, которые Альбина упорно дарила ему на каждый Новый год: кролика, тигрёнка, дракончика; и как спустя несколько минут обнаружил себя рыдающим – в сломанной позе, в мятом офисном костюме, в жестоких простудных соплях.

Назавтра он не поехал на работу, хотя это был второй четверг месяца, то есть ежемесячный День суверенной православной демократии, и неявку даже по причине болезни могли расценить как нелояльность четвёртой степени, если не хуже – как индивидуальный атеизм западного типа.

Но у Турбанова были тёплые, товарищеские отношения с непосредственным начальством по фамилии Надреев. В дерзком отрочестве они вместе воровали из школьного кабинета химии важные компоненты для производства пороха в домашних условиях и сообща начинали курить. В далёкой тревожной юности поочерёдно ухаживали за одной и той же взрослой девушкой с интригующим прошлым, которая обманула их обоих, доложив каждому по отдельности, что её папа заразил маму стыдной венерической болезнью прямо в момент зачатия, из-за чего дочка, то есть она сама, получилась врождённо больная. Зачем она сочинила эту глупость, непонятно. Возможно, у неё была такая специальная проверочная легенда, типа тест. Оба претендента не выдержали испытания. Надреев после медицинской новости как-то деловито поскучнел и покинул ряды ухажёров, за что был обозван предателем. Турбанов же, напротив, с вечнозелёным простодушием взялся девушку утешать: дескать, ничего страшного, болезнь ведь можно вылечить – лишь бы человек был достойный! Но тут же получил упрёк в неразборчивости на сексуальной почве. Короче говоря, первая любовь имела унизительный аптечный запах и сопровождалась чувством вины.

За свою невыносимо длинную жизнь Турбанов успел пожить в четырёх очень разных странах, хотя никуда не эмигрировал и ни разу родину не покидал. Так уж случалось, что с каждой сменой руководителя в стране кардинально менялся государственный строй, а вместе с ним – все главные законы и моральные нормы. Быстро усвоить и полюбить новые порядки, сродниться с ними удавалось далеко не всем. Некоторым гражданам катастрофически не хватало гибкости и патриотизма, чтобы с восторгом принимать любые перемены в своей отчизне, которая, как известно, всегда права.