Олег Зайончковский - Тимошина проза (сборник)

– Знаешь, – шепнул он Наде, – на фоне твоих писателей я не испытываю комплекса неполноценности.

– А должен был? – Надя подняла бровь. – Ах да, я забыла, ты тоже пишешь в свободное от массажа время.

Это был выпад, которого он не ждал. Чтобы ответить, Тимоше требовалось перевести дух, но потом ему расхотелось что-либо говорить совсем.

Тем временем официальная часть мероприятия завершилась. Модератор спросил, нет ли у публики вопросов к авторам, и оказалось, что вопросов нет. Публика дружно повставала с мест и, толкаясь, двинулась, но не к выходу, а в соседнее помещение на фуршет. Авторы посидели еще за столом немного, а потом поднялись и отправились вслед за публикой.

– Мне тоже туда, – объявила Надя. – Ты со мной или как?

– Или как, – ответил Тимоша холодно.

Презентация в нем оставила неприятное ощущение, и особенно его ранило Надино поведение. Тимоша был так расстроен, что по дороге домой, в метро, толкнул какого-то человека. Толкнул и не извинился, что было совсем на него не похоже. Но постепенно, пока он ехал, чувство досады в нем распространилось и на себя самого. Может быть, это он повел себя как-то не так – не умел быть приятным и тем спровоцировал Надю на колкость. Напротив него в вагоне сидела пожилая женщина; глядя мимо Тимоши, она покачивала головой. У женщины просто устала шея, но выглядело это так, будто она всю дорогу о чем-то своем сокрушается.

Ночью Тимоше снились Бобры. Там на центральной площади происходило литературное мероприятие. На трибуне стояла Надя в очереди к микрофону. Тимошу она не видела или не хотела видеть. Зато его опознал бомбила с лицом клубного модератора. «Ребята! – вопил модератор-бомбила. – Этот парнишка засланный массажист!» Публика гневно гудела. «Долой!» – слышал Тимоша со всех сторон. А на трибуне Надя очаровательно улыбалась, готовая к выступлению.

Наутро Тимоша замерз в постели. Он встал, чтобы плотнее закрыть окно, и увидел, что в городе наступила осень. Дома и прочий наземный пейзаж растворялись в липкой сырой субстанции, выделяемой небесами. Четким был только передний план, то есть приделанный под окном ящик кондиционера с сидевшим на нем печально-шарообразным голубем. Обездвиженный непогодой голубь смотрел на Тимошу бессмысленно-пристальным глазом. Прилетевшая сверху капля щелкнула голубя в темя, но он лишь невесело подмигнул и выпустил экскременты.

Тимоша вернулся под одеяло – затем только, чтобы перележать сборы родителей на работу. Они уже были на выходе: из передней слышались шорохи их одежд и осторожный шепот. Вот наконец и лязгнул дверной замок, не умевший защелкиваться бесшумно. Если Тимоше случалось проспать, как сегодня, этот звук обязательно его будил. А просыпал он довольно часто, потому что в Проектной организации к офисной дисциплине относились без фанатизма. Тимоше зато выпадала возможность утром побыть одному в квартире.

Он застал еще в воздухе диалог папиного одеколона с мамиными духами. Еще на плите не остыла овсянка, только стала немного резиновой. Вместе с этой овсянкой Тимоша вкушал свое воображаемое одиночество. Будто призрак его сиротства витал по кухне, присаживаясь на пустые родительские табуретки. К счастью, то был всего лишь призрак, просто повод подумать о папе с мамой.

Тимоша любил с утра остаться один в квартире, на просторе и в тишине. Но сегодня ему захотелось совсем не пойти на работу. Голубь подал ему идею – этот бессолнечный мокрый день слишком располагал к созерцанию и печали. Можно было бы, глядя в окно, зарастающее дождевыми брызгами, наполняться переживаниями и образами, а потом их изливать в виде прозы. Оставалось преодолеть небольшое сопротивление в виде совести и, позвонив доверчивому шефу Розкинду, ценой какой-нибудь правдоподобной лжи купить себе день свободы.

Итак, этот первый осенний день весь посвящался прозе. Вопреки вчерашнему щелчку от Нади, спровоцировавшему ночной кошмар, Тимоша отнюдь не считал себя человеком, посторонним литературе. Несколько лет у него в компьютере существовала папка под заголовком «Азбука». В ней лежало еще тридцать папок, обозначенных от «А» до «Я» буквами алфавита. Это не было картотекой – в папках хранилась Тимошина проза. Он регулярно приумножал ее, добавляя тексты то в одну, то в другую папку. В каждом Тимошином тексте присутствовало ключевое слово. На какую оно было букву, в ту папку и помещался текст. К примеру, сегодняшний голубь, после того как был художественно описан, упокоился под буквой «Г».