Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Да… До этой минуты закон был на стороне Оруджа. После того, что случилось, каковы бы ни были мотивы, закон отвернется от него. Убит человек, и убил его Орудж. Это он совершил преступление, он обвиняемый, виновный, преступник. Конечно, все это так только в том случае, если смогут раскрыть это преступление, доказать его вину. Нет, он должен бежать, спасаться. Ну а если дело раскроется — все отрицать, нет, он в тот день не был на даче. Но тогда следователь может задать вопрос: «Откуда вы знаете, в какой именно день?».

Нет-нет, надо быть предельно осторожным, ни в коем случае нельзя говорить, в какой день. Надо говорит: меня не было на даче целый месяц. Именно так надо говорить. И в самом деле. Вот уже почти месяц меня здесь не было, если не считать этот злополучный день. Нет, я и сегодня здесь не был. Кто знает, что я был на даче? Пакиза? Ничего страшного, вернусь домой и скажу — мол, передумал, не поехал на дачу. Вспомнил, что вечером в городе у меня дела. Так… Еще кто знает? Офелия? О господи, через полчаса она будет здесь. Надо скорее отсюда сматываться. Ничего, она придет, постучит, уйдет. В понедельник что-нибудь придумаю, извинюсь, пообещаю, что увидимся на следующей неделе. Но сможет ли он увидеться с ней на следующей неделе, сможет ли вернуться на эту дачу? Ну, а если он не придет сюда никогда, как раскроется это дело? Кому придет в голову, что здесь на даче находится мертвец? Во всяком случае ясно одно — надо поскорее уходить отсюда. С древка лопаты следы он вытер и хватит, а больше ниоткуда вытирать не следует — ни с дверей, ни с мебели. Здесь его дом. Здесь должны быть его следы. А определить, какие это следы, новые или старые, невозможно. Правда, при драке могла у него пуговица там какая-нибудь сорваться или что-нибудь выпасть из кармана. Или волос с головы мог упасть — надо хорошенько все проверить.

Орудж еще раз внимательно осмотрел комнату: Гусейнага бездыханно лежал возле кровати. Из раны в голове все еще текла кровь, образуя лужицы на одеяле, стекая на пол… На виске, желтых волосах альбиноса кровь, постепенно свертываясь, засыхала. Возле мертвеца валялась окровавленная лопата.

Других предметов, указывающих на недавнюю борьбу, здесь не было. Во всяком случае ничего подозрительного Оруджу на глаза не попалось. В последний раз окинув взором комнату, вышел. Захлопнув дверь, торопливо спустился по ступеням, сошел вниз, выключил телевизор, потушил печь, закрыл ключом дверь, вывел машину из ворот. «Самое главное — спокойствие. Меня здесь никто не видел. Меня здесь не было, — внушал себе Орудж. — Надо скорее уезжать».

Машина, набирая скорость, отдалялась от дачи километр за километром. Мысли Оруджа, толкаясь друг о друга, лихорадочно бились, сплетались в узел в воспаленной голове. Мозг сверлила мысль — не допустил ли он какой ошибки, не оставил ли он на месте преступления улики? Он вдруг вспомнил, что второпях не взял ключи от верхней комнаты. Как он теперь сможет доказать, что эти ключи не его! Если есть два ключа, почему не мог быть третий? Надо вернуться, забрать. Хотя нет, это рискованно, он может кого-то встретить. Офелию, например, и тогда еще хуже запутается. Проезжая мимо аэропорта, он вдруг вспомнил, что оставил в холодильнике продукты. Экспертиза с легкостью установит, что их сегодня туда положили, и таким образом точно установят его пребывание на даче. Как назло, даже газета, в которую была завернута зелень, с датой сегодняшнего дня. По этим приметам ничего не стоит определить, что Орудж был на даче именно сегодня, 5 апреля. Вернуться — значило подвергнуть себя риску быть разоблаченным, а не вернуться и оставить продукты в холодильнике — значило подвергнуть себя еще большему риску. Орудж повернул машину назад. Только бы не встретить Офелию. Спустя минут восемь он вновь попал в свой переулок. Машину оставил во дворе, а сам вошел в дом. Вытащил все продукты из холодильника, а также хлеб из кастрюли, и все это вновь положил в корзину. Мокрые газеты вытащил из мусорки, по одной опустил в туалет. Оставаться далее было опасно. С минуты на минуту могла прийти Офелия и увидеть машину во дворе. Она поймет, что Орудж на даче, и станет стучать в ворота. И тогда он вынужден будет впустить ее и все рассказать. Но такое разве возможно рассказать? А если он не откроет ворота, Офелия, чего доброго, и сама поймет, что что-то случилось, и встревожится. А чем может кончиться ее тревога? Сколько времени прождет Офелия у ворот? Хотя, может быть, она пришла и ушла уже, когда Орудж был в дороге. Он отсутствовал на даче пятнадцать-двадцать минут. И за это время Офелия могла вполне зайти, прийти, возвратиться. Боже, хоть бы так оно и было на самом деле!