Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

А твердо знала тетушка Саялы лишь одно: ее старик, ее Черкес — это единственное, что еще привязывало старуху к этой земле, что удерживало ее в этой жизни, будто глоток воздуха он для нее, не будь его, и Саялы не жить на этом свете…

Пришел фельдшер Махмуд — и не успел войти, как спросил:

— Что это тут так темно?

Вместо Саялы, которая совсем уж было собралась съязвить что-нибудь в ответ, отозвался разбуженный голосом фельдшера Черкес:

— Без света мне и боль как будто потише кажется… Вот и задернули занавески.

— О каких болях толкуешь, ай, киши! Я такое лекарство тебе принес, что от одного укола почувствуешь себя семнадцатилетним юношей… Боюсь даже, как бы не привел ты в дом молодую после этого.

И фельдшер от души рассмеялся своей шутке. Черкес сдержанно улыбнулся. Улыбнулась даже тетушка Саялы, раздраженная поначалу приходом фельдшера.

— Ты только поставь его на ноги, — сказала она шутливо. — А я уж на все согласна.

Махмуд положил свой чемоданчик на стол, потер руки, как бы фокусник какой, раскрыл чемоданчик, достал оттуда блестящую железную коробочку, из коробочки извлек ампулу и поднял ее над головой, чтобы проверить содержимое — как раз к тому узенькому светлому лучику с перепархивающими пылинками в нем, что пробивался сквозь щель задернутой занавески. Старик следил за каждым его движением, а когда Махмуд извлек на свет ампулу, не сдержался:

— Клянусь твоей головой, Махмуд, такого лекарства я еще не видал.

Саялы подошла к Махмуду, прищурив глаза, поглядела на ампулу в его руках.

— Махмуд, — подозрительным, недоверчивым шепотом спросила она, — это что же, то самое лекарство, что делали свояченице Салахова?

— А как же! — с готовностью отозвался Махмуд.

Но Черкес все же расслышал шепот старухи — и тут снова не сдержался, заговорил:

— Ай, Махмуд, ради праха твоих предков, скажи честно, не обманывай старика. Она говорит, что девушка была почти мертва… Что, неужели ее на самом деле оживили?

— А как же! — обернулся к нему Махмуд. — Совсем, бедняжка, была мертва. Голова была оторвана от тела, тело оторвано от ног, а он пришел, все аккуратно промыл, продезинфицировал и пришил все по местам, теперь как новенькая будет, считай, второй раз на свет родилась.

— А укол? — Саялы заметно заволновалась.

— Ну конечно, перво-наперво укол сделал, — не растерялся Махмуд. — Как же без укола?

— Слава тебе, Аллах! — Саялы в суеверном ужасе воздела руки к небу. — Все в твоей власти, Всемогущий.

Настроение у Черкеса было отличное, будто бы с той минуты, как явился Махмуд, боли навсегда оставили старика. Он даже пробовал шутить. Но осторожно, самую малость, не нужно испытывать судьбу — вдруг вернутся боли…

— Махмуд, а не из тех ли это уколов, что ты делал корове Садыха? Придется вам тогда готовиться к поминкам.

— Ай, киши, что ты говоришь! — суеверно подергав себя за мочку уха и причмокивая, возмутилась старуха. — Упаси нас Аллах!

— Это после свадьбы сына Гачака, — невозмутимо отозвался Махмуд. — У меня такое творилось с головой… Откуда мне было знать, что за укол ей нужен, животина ведь, говорить не может, поди догадайся, что у нее болит… По-нашему ни бэ ни мэ, — Махмуд улыбнулся.

— Садых после того случая честил тебя на чем свет, — продолжал старик. — Говорят, ты сначала на нем самом хотел попробовать этот укол… Это верно?

— Откуда мне знать?.. Мальчишка прибежал ихний, срочно, говорит, иди к нам. Я даже толком не понял, кто же болен — Садых или его корова? Хорошо, что ему не сделал укола…

— Убил бы?

— Еще как! Был бы Садых мертвее своей коровы…

Черкес засмеялся слабым хриплым смехом:

— Шутник ты, Махмуд!

Махмуд обратился к Саялы:

— Принеси тазик, руки помыть.

Черкес, ловящий каждый жест и слово фельдшера, на этот раз, не расслышав, заволновался:

— Чего он, старая?

— Ничего, руки хочет помыть.

Она принесла тазик. Стала поливать на руки Махмуда, который тщательно мыл каждый палец в отдельности, потом так же тщательно, насухо вытер руки, осторожно отломил горлышко ампулы и заполнил ее содержимым предварительно прокипяченный шприц. Потом подошел к постели старика.

— Помоги бог, — пролепетала старушка, торопливо подошла к старику и стала суетливо закатывать рукав его рубашки.

— Может, не туда будет, старая? — сказал Черкес. Тетушка Саялы взглянула на Махмуда. Тот качнул головой.

— В руку, в руку… Этот укол не делают в мягкое место.

— Еще бы! — поддержала его тетушка Саялы. — Это ведь из тех уколов, что делали свояченице Салахова, если не в руку, то куда же еще?