Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

…Через полчаса, они, утомленные, лежали рядышком на раскрытом скрипучем диване, и он неожиданно спросил:

— Ты заплакала, потому что тебе было хорошо?

Она посмотрела на него, как смотрят на детей, сказавших какую-то наивную глупость, усмехнулась, но ответила:

— Да.

— Почему ты не отправишь сына к нему? — спросил он через некоторое время, просто чтобы не молчать.

— Не говори глупостей. Он же больной человек, наркоман, — неохотно ответила она.

— Но у тебя ему ведь тоже несладко…

— Верно, — согласилась она. — Вот если б бабушка была…

— Умерла? — спросил он.

— Его мать давно умерла. Слава богу, не увидев сына таким. Моя — два года назад, как раз в тот год, когда мы разошлись. — Он слушал, прикрыв глаза.

— Ты спать хочешь? — спросила она, глянув на него.

— Нет, — ответил он, — просто не хочется говорить.

— Тебе хорошо со мной молчать? — спросила она.

— М-м, — сонно ответил он.

— Это ведь много значит, когда человеку хорошо молчать с другим, — несколько претенциозно произнесла она, зная, что ему понравится. Фраза была в его стиле.

Он неожиданно хмыкнул. Она по-своему поняла это и сказала:

— Ты зря иронизируешь. Это, несомненно, много. Я, например, ценю это. Но знаешь… — она замялась, стала говорить, словно выдавливая из себя слова, как тягучую крепкую пасту. — Знаешь, я, например, не могу сказать человеку в лицо, что люблю его. Я думаю, надо самому догадываться об этом, чувствовать. Мы с тобой уже давно знакомы, а ты все еще относишься ко мне… Ну… Не знаю, как сказать… Ровно, что ли… И потому, как только начинается относительно серьезный разговор, касающийся нас, это выходит как-то неестественно, повисает в воздухе, и я тогда хочу побыстрее отшутиться, перестраховаться, чтобы это самое с воздуха не обрушилось на мою голову… И без того тяжело… Я думала, что с тобой мне будет, ну, спокойнее, что ли… Я ведь всего лишь женщина, а всякая женщина чувствует себя надежно только за мужской спиной, широкой спиной мужчины.

А когда в постели рядом со мной смотрят на часы, чтоб не опоздать к жене, я понимаю, что только придумала себе эту спину и время от времени продолжаю придумывать ее, чтобы не очень тяжело было жить. Но ты не думай и, пожалуйста, не бойся, — тут она усмехнулась, продолжая глядеть перед собой в темноту комнаты. — Я ни на что не претендую. Упаси бог. Будь счастлив со своей семьей, и так далее… Если ты и уйдешь от меня, я переживу и это. Потому что чем больше горя мне выпадает, тем я спокойнее отношусь к нему. Привычно становится. Даже скучно. Думаешь, вот опять не повезло. Вот и все. Ну не повезло, так не повезло, что же тут поделаешь… Я уже чувствую, что очерствела вся, вся душа очерствела от этих бесконечных побоев. А ведь не такая была. А если покопаться во мне, может, и сейчас не такая, может быть, я хорошая все-таки? Иногда чувствую себя такой злюкой, будто стервозная старая дева. И сама не живу, как хочется, и другим не даю жить. Хоть удавись. А мальчик, ведь всегда первому ему достается. Бедный, как он страдает! Я ведь люблю его, как никого на свете! Люблю и мучаю. Просто кажется иногда — да ну всех к черту, живем на свете один раз. А он нервничает очень. Все к сердцу близко принимает… Ну, и я не выдерживаю, сопляк мне еще указывать будет. А думаешь, не понимаю, как ему тяжело? И мне нелегко, и отцу его тоже, хоть и пропащий человек, наркоман… Заколдованный круг получается, понимаешь? Вроде бы никто не виноват и в то же время все виноваты. И ходишь, бродишь в этом круге заколдованном. Кажется, что вот сейчас проснешься, и все станет на свои места, все будет, как раньше, хорошо. Ведь не всегда так было, раньше, наверно, было лучше. Все. Думаешь, будет вечно яркий, солнечный день. А продолжаешь жить как во сне, как в тумане, в ожидании пробуждения. Ну хотя бы не день солнечный, если это для меня так много, а пусть хоть светлая ночь будет, чтобы только не такая непроглядная темень. Но все темно и темно, ни черта не видно вокруг…

Она замолчала, шепот ее замер где-то в углах комнаты, притаился.

И тогда она услышала рядом с собой тихий, посвистывающий храп. Он спал.

Она приподнялась на локте, посмотрела в его блаженно улыбающееся во сне лицо. Поднялась, халатик накинула. Решительно растолкала его.

— А? Что? — он сонно озирался вокруг.

— Поздно уже, — бесцветным голосом сообщила она. — Тебе домой пора.

Он взглянул на часы на запястье циферблатом во внутреннюю сторону руки, что всегда почему-то раздражало ее. Потом торопливо, но будто стараясь подчеркнуть, что неохотно, оделся. Уходя на пороге, он обернулся, чтобы поцеловать ее. Она покорно подставила щеку. Он раздумал целовать и потрепал ее по щеке. Закрыв за ним дверь, она вернулась в комнату. Стала возле стола с таким задумчивым видом, будто должна была что-то сделать, но забыла, что именно, и теперь вспоминала. Губы ее, искусанные, бледные, дрожали.