Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

– Эй, Жонас, спустись с небес на землю! – встряхнул меня Бруно.

– Что?

– О чем ты думаешь? Я разговариваю с тобой уже добрых пять минут.

– Прости. Так о чем ты говорил?

– О родных краях. Я говорил, что мы осиротели без них.

– А я осиротел без друзей. Я все думаю, кто же из нас больше потерял? Впрочем, какая разница! Что так, что этак, сердцу ведь от этого не легче.

– Не думаю, что ты от этих перемен потерял больше всех, Жонас.

– Это жизнь, – философски изрек Андре. – Одной рукой берешь, другой отдаешь. Но, боже правый! Зачем тогда разжимать пальцы? Бруно прав. Это разные вещи. Нет, потерять друзей и потерять родину – это точно не одно и то же. От одной мысли об этом у меня внутри все переворачивается. В доказательство скажу тебе: здесь мы говорим не «ностальгия», а «ност-Алжерия».

Он тяжело вздохнул, и глаза его блеснули в свете фонаря.

– Алжир въелся в каждую пору моей кожи, – признался он. – То разъедает меня, будто хитон кентавра Несса, то пропитывает все мое естество нежным, благоухающим ароматом. Я пытаюсь вырвать его из сердца, но не могу. Да и как его забудешь? Мне так хотелось бы поставить крест на своих юношеских воспоминаниях, переключиться на что-то другое, начать все с нуля. Напрасный труд. Я не кошка, у меня только одна жизнь, и эта жизнь осталась там, в Рио-Саладо… Напрасно я старался собрать воедино все ужасы, которые там с нами произошли, чтобы стошнить раз и навсегда и обо всем забыть. Тут уж ничего не поделаешь. Солнце, пляжи, наши улицы, наша кухня и старые добрые попойки – все это вытесняет гнев, и я с удивлением обнаруживаю, что радуюсь там, где намеревался горевать. Я так и не забыл Рио-Саладо, Жонас. Я думаю о нем каждую ночь, каждое мгновение. Помню каждый кустик травы на нашем холме, каждую хохму в кафе. Шутки и приколы Симона затмевают даже его смерть – он будто специально сделал все, чтобы мы никак не связывали его трагический конец с нашими мечтами об Алжире. Уверяю тебя, здесь я тоже пытался забыться. Мне больше всего на свете хотелось вырвать гвоздодером все воспоминания, как вырывают изъеденный кариесом больной зуб. Чтобы дистанцироваться от прошлого, я объездил весь мир, был в Латинской Америке, в Азии. Просто чтобы доказать себе, что на свете есть и другие страны, что у человека может быть не только новая семья, но и новая родина, но это оказалось чистой воды фальшивкой. Достаточно было на секунду остановиться, как перед мысленным взором вновь возникал наш захолустный городок. Стоило оглянуться, и я видел, что он тенью следует за моей спиной.

– Эх! Если бы мы уехали оттуда по собственной воле… – жалобно проскулил Гюстав, готовый в любое мгновение впасть в алкогольную кому. – Но нас заставили все бросить и в спешке собрать чемоданы, набив их химерами и болью. У нас отняли все, в том числе и душу. И ничего не оставили! Ничегошеньки! Даже глаз, чтобы плакать. Это несправедливо, Жонас. Не все были колонистами, и далеко не каждый с хозяйским видом похлопывал себя стеком по голенищу сапога. У некоторых и сапог-то не было! У нас, как и у вас, были свои нищие, трущобы, неудачники, люди доброй воли, мелкие ремесленники. Более того, мы даже нередко возносили Господу одни и те же молитвы. Так почему тогда всех свалили в одну кучу? Почему заставили отдуваться за горстку феодалов? Почему заставили поверить, что мы чужие в краю, где родились наши отцы, деды, прадеды, что мы узурпировали страну, не только нами же и созданную, но еще и политую нашей кровью и потом?.. И пока на эти вопросы не будет ответа, раны не затянутся.

От оборота, который принял наш разговор, у меня испортилось настроение. Кримо опрокидывал бокалы один за другим, и я боялся, как бы он опять не взялся за старое.

– Знаешь, Жонас? – вдруг изрек он, хотя весь вечер, с момента приезда в дом Мишеля, молчал как рыба. – А мне хотелось бы, чтобы в Алжире все наладилось.

– Наладится, – сказал Фабрис. – Алжир – настоящее эльдорадо, и, чтобы вспахать это поле, достаточно лишь присутствия духа. Пока он ищет себя, порой даже там, где и представить невозможно. И как положено, обламывает зубы. Но он всего лишь ребенок, и на смену молочным зубам у него потом вырастут другие.

Бруно взял меня за руку и с силой сжал.

– Мне так хотелось бы вернуться в Рио! Хоть на денек, хоть на одну ночку!

– Что же тебе мешает? – спросил его Андре. – Что в Оран, что в Тлемсен есть ежедневные рейсы. Чуть меньше полутора часов – и ты по уши в дерьме.

Мы расхохотались так, что на шум чуть было не сбежались соседи.