Пётр Самотарж - Одиночество зверя

На выборах председателя совета пионерского отряда Елена Николаевна всегда лоббировала его кандидатуру, хотя открыто в голосование не вмешивалась. Впоследствии Саранцев не раз думал с некоторым удивлением о пионерских выборах как о самом демократическом явлении в советских реалиях. Пускай голосование и было открытым, но выдвигались несколько кандидатов на одно место, они получали разную поддержку избирателей, и практически никто не побеждал единогласно. Объяснение лежало на поверхности: победитель получал только лишнюю нагрузку и абсолютно никаких выгод. Проголосовать «за» почти означало сделать гадость. Здесь можно проследить некоторые параллели с античной демократией, при одном существенном различии: римские консулы получали реальную власть, пионерский активист — исключительно головную боль. Возможно, ещё строчку в характеристике, но отделы кадров искали хороших специалистов, институты — сильных абитуриентов, а общественная активность кандидата тех и других не слишком волновала. Возможно, даже оказывала негативное воздействие — мол, нам и своих горлопанов достаточно. В такой ситуации следовало отделить мух от котлет и заняться, например, комсомольско-партийной карьерой, чего Саранцев не сделал.

— Так мы с ней уже давно — дважды земляки, — задумчиво произнёс Игорь Петрович, ощутив неприятный холодок под ложечкой. Будущая встреча всё больше и больше обретала плоть, но он вдруг начал меньше себе нравиться и больше волноваться. Созданные неразумной дочерью проблемы незаметно отодвинулись на задний план, и Саранцев обнаружил себя погружённым в решение мелкого текущего вопроса. И не вопроса даже, а рутинного мероприятия.

— Юлия Николаевна, вы любили своего классного руководителя? — неожиданно для самого себя спросил президент. Он искал психологической поддержки везде, где только мог её вообразить.

— Трудно сказать, — чуть удивлённо пожала плечиком Юля. — По-моему, отношения ученика с преподавателем далеко не всегда описываются чувственными понятиями.

— Лично я свою классную терпеть не мог, — вставил своё слово Антонов, внимательно разглядывая поверхность стола перед собой.

— У меня их две было, в девятом классе поменялась, — зачем-то добавила Кореанно, до сих пор занимавшаяся нестандартной организацией встречи без вовлечения в процесс собственных ощущений и воспоминаний.

— Нет, меня Елена Николаевна с четвёртого класса до десятого из рук не выпускала. Вроде и не скажу, что души в ней не чаял, но до сих пор вспоминаю иногда. Когда в самых невообразимых положениях обнаруживается её прошлая правота, а я её по малолетству не оценил.

— Моя жуткой стервой была, — не унимался Антонов. — Настроение портится, когда её вспоминаю. Вот и сейчас испортилось — зачем ты вообще заговорил о классных?

— Чем же она тебе так досадила? Надеюсь, ты школу не со справкой окончил?

— Нет, до такого гадства она не докатилась. Просто она обожала свою чёртову математику и терпеть не могла всех, кто не разделял её восторга.

— Ты теперь знаешь математику?

— Одну таблицу умножения. Делить и умножать в столбик скоро окончательно разучусь, из-за калькулятора в мобильнике.

— Не можешь ей простить бесцельно потраченного времени?

— Я вообще думать о ней не хочу. Она не обращала внимания на меня, зачем же мне теперь говорить о ней?

— Не обращала внимания? Многие сочли бы такое отношение учителя оптимальным. Чем реже преподаватель тебя замечает, тем меньше у тебя проблем.

— Зависит от преподавателя.

— С тобой всё ясно. Чуть ли не Фрейдом за версту несёт. Ты ревновал её к ученикам, которым она уделяла больше времени.

— Да ладно тебе! Не подросток уже, а всё ищешь клубничку. Даже там, где ею не пахнет. Просто отбыть семь лет в роли пустого места, да ещё в подростковом возрасте — испытание для сильных. Для слабых — трагедия.

— Так ты у нас — слабак?

— Я — сильный. Поэтому после школы, то есть после этой тётки, не спился из ненависти к себе, а пошёл дальше.

— И даже дошёл до Кремля, хочешь сказать?

— До Кремля у нас дошёл ты, а я уж тут рядышком, на откидном стульчике.

Кореанно некоторое время слушала перепалку своих шефов и не могла вспомнить своего отношения к обеим своим классным руководительницам. После школы она с ними не встречалась, никогда не хотела ни видеть их, ни говорить с ними, и теперь пыталась вспомнить дни рождения той и другой, но тоже не могла. Возраст обеих своих классных дам она могла лишь примерно прикинуть, ни одного их юбилея на память не приходило, никаких предположений о будущих празднествах не возникало, и Юля даже несколько растерялась от своей дикости.