Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Наверное, вы правы, — заметил он холодным тоном. — Не берусь судить.

— А почему вы не пошли служить? — спросила вдруг Елена Фёдоровна, и ни во внешности её, ни в голосе, Саранцев не заметил осуждения или насмешки, только любознательность.

Он протянул с ответом неудобно долго время, чувствуя себя под моральным расстрелом, но всё же придумал способ вывернуться:

— Решил спасти армию от своего присутствия. Я, видите ли, совершенно для неё не создан.

Он говорил совершенно искренне, хотя в те времена Сидни Шелдон ещё не написал своих мемуаров, и Саранцев не мог повторить вслед за американцем высказывание относительно его неудачной попытки добиться во время войны зачисления в авиацию: мол, если бы мне это удалось, война закончилась бы раньше, но мы бы проиграли. Теперь, вспоминая давние события, Игорь Петрович думал о своей несостоявшейся армейской службы именно в таких категориях. Зачем заставлять служить в армии людей, которые органически не способны ни приказывать, ни выполнять приказы? Всё равно они не приносят никакой пользы, а наоборот, подрывают боеспособность вооруженных сил.

— Что вы имеете в виду?

— Я не смогу выстрелить в человека, даже если он перелез через забор охраняемого объекта.

— За все годы службы с мужем в Союзе я не припоминаю ни одного случая стрельбы часового по нарушителям. В конце восьмидесятых вроде случалось, где-нибудь на Кавказе и в Средней Азии, но мы там не служили.

— Я фигурально выразился, — начал изворачиваться Игорь Петрович. — В принципе, регламентированная жизнь мне претит.

Он боялся проболтаться в главном: его отталкивала не регламентация жизни как таковая, а бесконечная зависимость от вышестоящего комсостава, дедовщина, плохая кормёжка и нежелание тратить впустую два года жизни. Рассказы отслуживших приятелей и знакомцев о приобретённом опыте порой веселили, но, при тщательном размышлении наедине с собой, приводили к выводу о правильности сделанного не столько им, сколько родителями, выбора.

— Беспорядочный образ жизни не ведёт к успеху, — улыбнулась привычной уже, ласковой и вместе с тем покровительственной улыбкой Елена Фёдоровна.

— Тем не менее, всему есть предел. Мой обычный рабочий день выстроен вполне размеренно, как и у всех людей на свете, кроме свободных художников. Но ложиться спать и вставать по команде в спальном помещении на сто человек я не готов. Да и сейчас обсуждать эту тему бессмысленно, поскольку из призывного возраста я всё равно вышел, зато живу полноценной жизнью и, смею надеяться, приношу обществу больше пользы, чем принёс бы мытьём полов в казарме или посуды на полковой кухне.

— Полы в казармах, как правило, натирают мастикой, посуду моют в посудомойке полковой столовой, а кухня называется варочным цехом, — разъяснила Елена Фёдоровна уклонисту фундаментальные понятия армейской жизни.

— Спасибо за комментарий, — пожал плечами Саранцев. — Но вы не добавили оптимизма картине армейского быта в моём представлении.

Губернаторша вежливо улыбнулась и заговорила на менее гнетущие темы — о выращивании цветов и наиболее полезных овощей. Подобный разговор Игорь Петрович при всём желании не мог поддержать в силу полнейшего невежества и стал изнывать в поисках выхода из трудного политического положения.

— Хотите, выдам вам самую страшную тайну моего благоверного?

Вопрос застал Саранцева врасплох — долго не мог понять, каким образом совершился переход от огорода к внутреннему миру Покровского.

— Тайну? Ни в коем случае! Зачем она мне? — постарался он поддержать шутливый тон. — Без тайн жить гораздо проще и полезнее для здоровья.

— Неправда, хотите.

— Я умею обуздывать свои желания, и выбивать из жены шефа его секреты не собираюсь. Никогда не действую столь щекотливым образом. Предпочитаю более тонкие приёмы, в том числе последние достижения шпионской техники.

— Нет средства более изощрённого, чем женщина. Во всём — от шпионажа до убийства. Уверена, вы прекрасно это понимаете и сейчас просто ломаетесь из страха.

— Почему именно из страха? Просто неудобно. Как вы себе представляете: делаете мне такое двусмысленное предложение, а я радостно на него соглашаюсь? Это же верх неприличия.

— Значит, вы ещё верите в политическую мораль?

— Я мало в чём уверен, но в том, что не стоит откровенничать с женой губернатора, убеждён абсолютно. Давайте поговорим о кино или о книгах.

— Чем же так провинились перед вами жёны губернаторов?