Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

— Иди спать, Винцас.

Он послушно выпустил ее из объятий, взял в широкие ладони ее тонкие руки, пожал и по холодному полу потопал к жене, которая спала крепко и ничего не слышала.

И теперь, ковыряя вилкой блин, Винцас следил глазами за Агне, видел, как она налила в кружку чай, как держала ее, сжав ладонями, словно вернувшись с холода, как, не поднимая глаз, потягивала кипяток, и один лишь господь знает, что творится в этой головке, подумал он, ощущая, как по телу пробегает та же дрожь. А когда Мария на минутку выбежала в сени, он искренне спросил:

— Может, простудилась?

Агне подняла глаза от исходящей паром кружки и пожала узкими плечами.

— Не знаю, — сказала и посмотрела внимательно, будто силясь разгадать какую-то только ей известную загадку.

Винцас не избегал ее пронизывающего взгляда, смотрел прямо в глаза и, когда уже вернулась из сеней Мария, сказал:

— Все будет хорошо, Агне.

— О чем ты? — спросила Мария.

— Все будет хорошо, — повторил он таким тоном, словно знал что-то очень важное, о чем они вообще не догадывались.

Потом ели молча, опустив глаза, наверное, каждый размышлял над тем, что произошло ночью. Тревога повисла, казалось, не только в избе, но и на дворе, в чернеющей за окнами пуще. Такими их застиг Ангелочек, иначе не скажешь, как застиг, так как все отпрянули от стола и посмотрели на дверь, за которой раздались шаги. Тут же брякнула дверная ручка — и на пороге появился Ангелочек.

— Приятного аппетита, — сказал он, снимая шапку.

— Просим, чем бог послал, — пригласила Мария гостя к столу, но Ангелочек будто не расслышал, был сам не свой, взволнован, словно бежал от большой беды и еще не убежал, не отвязался от нее.

Глоток застрял в горле Винцаса:

— Что случилось, Анелюс?

— Разве не слышал, лесничий? — спросил тот дрожащим голосом.

Винцас взглянул на Агне, увидел, как та вдруг побледнела, как наполненными страхом глазами смотрела на него, готовая услышать то, о чем ни один из них не хотел услышать, хотя все думали об этом.

— Семью Нарутиса вырезали, — сказал Ангелочек и, часто замигав, стал тереть глаза, словно очутившись в курной избе.

— Нарутиса?

— Да, лесничий.

— Кто вырезал?

Ангелочек все тер глаза и молчал. И эта тишина Винцасу показалась невыносимо тяжелой, бесконечной, и он испугался услышать ответ на свой вопрос, уж лучше ничего не слышать и не знать, вытолкать за дверь Ангелочка со всеми его вестями, но почему-то, сам не зная, снова спросил:

— Кто вырезал?

— Кто же, если не те… из леса, — вздохнул Ангелочек.

Винцасу ничуть не полегчало. Прислушавшись и напрягшись, он ждал других слов, ждал так, словно Ангелочек мог бы пальцем показать на него. Однако тот сопел носом, потирал ладонью покрасневшие глаза и рассказывал, перескакивая с одного на другое:

— И его самого, и детишек, лесничий… Мозгами детишек стены на кухне обрызганы… И кровью… Лужи крови, лесничий. Как вода там кровь лилась… Отец и мать на полу, рядышком лежат, и головы у обоих раскроены… Кровавая каша, спекшиеся волосы. Толкачом для капусты били, лесничий… И тот толкач, весь в крови, посреди комнаты брошен. Не знаю, как эта девчонка выдержала всю ночь среди трупов… Старшая, лесничий, восьмилетняя Альбинуке под кроватью спряталась. Нашли люди на рассвете, вытащили из-под кровати совсем обезумевшую. Слова ребенок сказать не может. Дрожит как листик осиновый и молчит. Чем виноваты детишки, лесничий?..

Винцас хорошо знал учителя Нарутиса, всю его семью, не один вечер провели вместе… Читал в прошлом году прибитую к его двери записку, но и он и все думали, что угрожают, лишь бы запугать, потому что у кого поднимется рука на единственного в селе учителя?.. Хорошо представлял себе все происшедшее там, видел обоих Нарутисов, лежащих рядышком, видел вдруг онемевшую Альбинуке и видел среди них… мелькающее лицо брата.

— Чем виноваты детишки, лесничий? — снова спросил Ангелочек.

Это прозвучало как грозное обвинение, и Винцас уже почти не сомневался, что Ангелочек знает куда больше, чем сказал.

— Откуда ты узнал?

— Я ночью собрался на мельницу, лесничий. Выехал под утро, но когда увидел в Лабунавасе такое, то разве мельница пойдет на ум?.. Какая уж тут мельница… Но ты мне скажи, чем провинились эти детишки, лесничий?

— Никто тут, Анелюс, не виноват, тем более детишки. Виноваты разве что наши предки. Да будет проклят тот день, когда литовец задумал поселиться на этом чертовом пороге… Все беды через наши головы катятся, и с Запада, и с Востока, каждый свою правду силой сует, а ты ни проглотить ее, ни выплюнуть не можешь… Так и захлебываемся собственной кровью…