Анатолий Тоболяк: Откровенные тетради

— Лена, очень жаль, но тебе придется вскоре искать новое жилье. Они написали, что возвращаются.

Ох! Я мысленно охнула, а вслух лишь спросила:

— Когда?

— Недели через две будут здесь. Что-то у них там изменилось со сроками… Куда ты переселишься? Думала об этом?

— Думала, Мария Афанасьевна. Много раз. Но ничего пока не придумала.

Она закурила, затянулась, прикрыла глаза…

— А не пора ли тебе вернуться домой, Лена?

Я покачала головой.

— Нет, Мария Афанасьевна, не могу. Ничёго у нас не получится.

Она опять затянулась дымом.

— Тогда у меня есть предложение. Не очень заманчивое, конечно, но лучше, чем ничего. Получишь декретный отпуск — приезжай в Желтые Воды и живи у меня. Я буду очень рада. Обещаю не нудить и не вмешиваться в твои дела. Малыш подрастет, там видно будет.

— Спасибо, я подумаю.

А проводить мне ее не удалось…

Чуть раньше, внезапно, как с неба, на мою голову свалился Андрей. Впрочем, что значит «как с неба»? Он ведь прилетел на самолете…

Был поздний вечер, часов десять. Я сидела в рабочем кабинете хозяина (теперь я уже не могла называть его своим, как раньше) и в какой уж раз читала брошюру «Молодая мать и ребенок». Поразительно, написал ее мужчина. Счастливая, наверно, у него жена, думала я. А может быть, он теоретик и, доведись ему купать младенца, выплеснет из ванночки вместе с водой…

В прихожей длинно зазвонил звонок. Я уже закрыла ворота; следовательно, кто-то нажимал кнопку с улицы. Потушив свет, я прильнула лицом к стеклу. На той стороне улицы хоть и горел фонарь, но различить что-либо было трудно. Видно, что кто-то маячит, а кто?

Но этот неумолчный, настойчивый звон. Наглый, я бы сказала. Прямо-таки говорящий: да открывай же быстрее, чего копаешься! Кто мог решиться так звонить? Или пьяный отец, или он.

Вот и повод оскорбить его, раз навсегда отвадить от моего дома. Отчего же я разволновалась? Сначала кинулась к зеркалу, взглянула на себя, поправила волосы, а потом пошла открывать.

Он! Это был он. Просунул ногу между железными прутьями и пытается протиснуться сам.

— Черта с два! — злорадно сказала я. — Не пролезешь!

Тут был не только он, но и его рюкзак, и еще что-то громоздкое, завернутое в бумагу, прислоненное к ограде.

— Андрей, иди домой, пожалуйста. Сейчас поздно. Я спать хочу. Я больна. И вообще… нечего тебе тут делать!

Он выдрался из ограды, прильнул к ней лицом.

— Неужели не пустишь?

— Не пущу.

Секунду он молчал и вдруг загорланил на всю улицу:

— Да это же глупость! Ничего глупее в жизни не слыхал! Я на самый быстроходный самолет сел, чтобы скорее добраться. На такси из аэропорта гнал. А ты не пустишь? Открывай немедленно!

— Не кричи и не пори чушь.

— Тогда я поставлю здесь палатку! У меня с собой палатка. Польская, не какая-нибудь! Я могу в ней хоть сто лет жить. А поставлю в пять минут. — Он схватился за рюкзак.

— Ох и балда ты! — Я отодвинула засов.

Громоздкую штуку он притащил прямо на ковер гостиной и стал срывать бумагу. Я села в кресло и молча наблюдала.

— Отличная вещь, — приговаривал Андрей, расправляясь с чистотой дома. — Здесь таких не найдешь. Если скрючиться, можно самому спать.

Это был разборный детский манежик. Я рассердилась по-настоящему.

— Ну, знаешь, это слишком! Кто тебя просит меня снабжать? Кто? Не нуждаюсь я в твоей помощи, понимаешь?

Он сел на ковер, подвернув ноги. Потупил глаза, будто молясь. Негромко и задумчиво произнес:

— Странные вещи ты говоришь. Недоступные для меня. Интересно, почему я не могу заботиться о ребенке? Может, я его хочу усыновить?

— Что-что?! — закричала я.

— Не штокай. — Андрей встал. Усталый, небритый. — Ухожу. Скоро появлюсь опять. Жди!

Он скрылся в прихожей. Хлопнула дверь.

Конечно, все это вполне могло мне присниться. Но вот же посреди комнаты разодранная бумага, манежик… И его слова все еще висят в воздухе.

Какая тишина опять! Какой уродливый, огромный домина! Как же я ненавижу его уют и пустоту! Лучше бы он не приходил, этот ненормальный! Я вспоминала бы его изредка с доброй улыбкой, а потом благополучно забыла бы. А он, как сквозняк, налетел, продул и вылетел — и вот ходи теперь с горящей от жара головой. Странный, непонятный, безумный… но какой же славный!

«Замолчи! — сказала я себе. — Раз и навсегда пойми, что иллюзии не для тебя. Сколько можно?»

«А все-таки, — упорствовал кто-то во мне, — какой славный!» Славный фантазер.

В тот день, когда я собиралась проводить Марию Афанасьевну, у нас в детсаду была медицинская комиссия. Четверо врачей в белых халатах, знакомая мне молодая Светлана Викторовна из гороно и Котова ходили гуськом из комнаты в комнату, а потом осматривали, ослушивали и расспрашивали притихших от любопытства ребят.