— Дело прошлое, Ленок. Скажи, неужто ты и сейчас считаешь, будто я была не права?
Я подумала, что все ей идет на пользу; и ссоры на работе и нелады с сыном, — так она расплылась лицом и телом, такой стала гладкой, лениво-округлой, так сыто выглядела.
Недружелюбно, но ровно я ответила; да, считаю. Котова присела рядом и обняла меня за плечи. Я отстранилась. Она засмеялась горловым незлобным смехом.
— Эх, Ленок, Ленок! Ничегошеньки ты не понимаешь в жизни! — (Все, кроме меня, понимали жизнь, разбирались в ней, как в таблице умножения!) — Неужто ты думаешь, что я такая злюка, вредина и гадина? Да ты ко мне в гости домой хоть раз зайди! Да я же душа-человек, Ленок! Я до-обрая, я хлебосольная… дурашка ты! Ну, нашла у нас с Гаршиной коса на камень. Допекла она меня, прямо невтерпеж стало. И нудила и нудила! Тут не захочешь, а сорвешься. А я вообще-то детишек люблю. Чего бы я тогда тут работала, если бы не любила? А строгость, без нее тоже нельзя. Слушай, Ленок! — Котова положила руку мне на колено. — Вот что я думаю, Ленок. Сейчас все воспитатели с образованием. Хоть училище, как я, да кончали. А ты без всего. Я могу так сделать, что тебе мою группу отдадут. Претенденты есть, но мы их обойдем. Хочешь?
— Зачем вам это?
— Ну вот, зачем! Да просто так. Дурашка ты, право слово… Да просто так! Помочь тебе хочу. Зарплата будет больше. Потом поступишь в вуз и начнешь расти. Надо же тебе думать о себе. У тебя же свой сопливчик скоро будет. — И легонько пальцами она прикоснулась к моему животу. Я встала. — Ленок, ты чего вскочила?
Я задрожала.
— Зоя Николаевна, вы что, хотите меня купить?
Она хлопнула себя ладонями по толстым ляжкам.
— Вот дуреха! Да на что ты мне нужна, чтобы я тебя еще подмазывала? Я по доброте душевной… Нет, ты подумай! Да надо будет дать тебе пинкаря, так я, когда захочу, тогда и дам. Ей же добро, а она…
— Пинкаря, говорите?
— Говорю.
— Мне?
— Ну да, тебе. Не себе же. Если понадобится. Но я-то хочу, чтобы все было тихо, мирно, ладом. Хочу я, Ленок, чтобы у нас детсад стал образцовым! А для этого и согласие нужно и дисциплина…
— Зоя Николаевна…
— Давай, давай, говори, говори! — подбодрила она меня.
— …вы мне…
— Ну, давай же, Ленок!
— …просто снитесь. Таких, как вы, не бывает. Я вас, наверно, выдумала.
Она опять сильно хлопнула себя ладонями.
— Да как же не бывает! — Встала. — Вот же я, Ленок.
И правда, вот же она — улыбающаяся, полнокровная.
— Уходить, как Гаршина, я не хочу. Но и выгнать себя я не позволю, Зоя Николаевна!
— Ах, ах! Страсти-то какие! Ты мне войну, что ли, объявляешь?
— Как хотите думайте. — Я открыла дверь.
— Тогда вот что, Ленуся, — остановила она меня. — Баба Зина на тебя жалуется. Говорит, что небрежничаешь, на работу опаздывать стала. Ты это намотай на ус, радость моя!
Я молча на нее посмотрела и вышла.
Бабку Зину я нашла в столовой. Она сидела на детском стульчике и держала на коленях миску с манной кашей.
— Баба Зина, вы жаловались на меня Котовой, что я плохо работаю?
Она вдруг оглохла.
— А? Чего говоришь?
— Я говорю, вы жаловались на меня новой заведующей, что я плохо работаю?
Бабка Зина выронила ложку в миску.
— Осподи! Да ни в жизнь! Что ты, милая?
Нет, я правда ничего не понимаю в этой странной, многоликой жизни! Сначала я поверила Котовой, теперь поверила бабке Зине…
Воспитательница Мальцева попросила меня в этот день уложить детей после обеда, чтобы самой сбегать на укол в поликлинику. Я согласилась и вошла в спальню, где все ходило ходуном. Бывает так: нападет на них какая-то дикая неугомонность. Дети как дети, и вдруг становятся дьяволятами. Что-то срывается в них, словно струны с колков, — и нет никакого удержу. Наверно, это их сердца бунтуют против правил и распорядка. Да как согласованно!
Сначала я старалась перекричать немыслимый гам. Потом отчаялась, уселась на стульчик около окна. Мимо меня проносились подушки. Я подперла подбородок рукой и заунывно затянула:
— Трень-брень, трень-брень,
золотые гусельки…
Трень-брень, трень-брень,
золотые гусельки…
Плевать им было на дурацкие золотые гусельки! Эх, гитару бы мне! В школе я хорошо играла на гитаре. Я бы мигом привела их в чувство. Грянула бы Высоцкого его голосом!
Но вот какую-то разгоряченную голову зацепило мое занудное пение, другую, третью… Очухались, таращат глаза: что это, мол, с нами было? И вообще, где мы находимся? А это кто такая сидит и гнусавит?
Читать дальше