Константин Лагунов - Больно берег крут

Нужен был единомышленник. Подымаясь по крутым деревянным ступеням в свой кабинет, Черкасов раздумывал, кому бы из товарищей просигналить, позвать. Толкнул дверь в крохотную приемную и нос к носу столкнулся с Бакутиным.

— Ты-то мне и нужен, — обрадовался Черкасов. — Позарез.

— И ты мне вот так, — Бакутин чиркнул ребром ладони по горлу. — Третий раз забегаю.

Прошли в кабинет. Разделись. Подсели к маленькому столику, друг перед другом. Закурили.

— Только что с ДНС, — заговорил Черкасов, ища подступов к главной теме.

— Мы там каждый день.

— Помогает?

— Как сироп умирающему.

— Есть там Копылов, бригадир каменщиков…

— Знаю, — подхватил Бакутин. — Башковитый парень. И характерный. Наверное, единственный бригадир с вузовским дипломом.

— У него интересная задумка о строительстве насосных. Не говорил?

— М-м… Н-нет…

— Тогда жди моего звонка в воскресенье. Из первых уст услышишь. По-моему, очень рационально. Не занят в воскресенье?

— В моем положении любой день — будний. Подхватишься ни свет ни заря, и кружит, вертит, как в водовороте. Только ночью переведешь дух.

— Трудно тебе казаковать. Молодой. Видный. Да еще начальник. Непременно охмурит какая-нибудь…

— Поскорей бы да покрепче. Осточертенела сухомятина!

Видно было: не с маху, не случайно сказанул Бакутин. Но Черкасов смолчал. Что он мог ответить? Здесь как нигде нужна мужику женщина. Отогрела чтоб, обласкала, размагнитила. С холостяцкого сухостойного неуюта и запивают горькую. Попробуй-ка, день в день, неделя в неделю, повкалывай по двенадцать, а то и по пятнадцать часов в сутки, и в стужу, и в слякоть, и в комариное духотье. А отдушины — никакой. Да и после полусуточной вахты на морозе вряд ли поманит на танцульки иль в бильярдную. Как завлечь в Турмаган женщин? Какое найти заделье их проворным, нежным и очень нужным рукам? Выход один — больше библиотек, столовых, кафе, магазинов, парикмахерских, швейных. И жизнь станет краше, и женщинам заделье… Жилье! Вот неодолимый порожек, ни ступить — ни перешагнуть. Где будут гнездиться новорожденные и воскресшие семьи? Куда детишек? Сейчас в Турмагане по пять ребятишек на одно место в детсадике. В три смены начали школы новый учебный год. В муках рождается больница, а ведь она — карлик. Надо четыре таких, чтоб удовлетворить потребности… Все стремительней, ощутимей и опасней отстают тылы. Обслуга, быт, культура. Да и производственная база…

О том же думал и Бакутин, только менее масштабно, неприметно замыкая все на себе. «Ася с Тимуром не приедут — точно. Звать и умолять… хватит и того, что было»… Вновь полыхнула неприязнь к жене. Он мгновенно накалился, подобрался, размашисто припечатал ладонь к столу, еле сдерживая спрессованную волей, стремительную, неукротимую злость. Сами собой чугунели кулаки, все бесило, подмывало на драку. И если пил в такие минуты, то не пьянел. И непременно выигрывал в споре, и наверняка одолел бы в драке.

Мысли о жене почти всегда подплывали неожиданно, в самый неподходящий миг и, разом взбесив его, срывали с места, и он летел бог знает куда.

В одну из таких кризисных минут он встретил на лестничной площадке Нурию. И мигом зло и ярость скатились с него, нестерпимо захотелось коснуться женщины, услышать низкий глубинный голос, увидеть нежную, манящую улыбку. Он вдруг постиг: она нужна ему, немедленно, вся… Под взглядом Бакутина женщина словно пристыла к полу, и только глаза полыхнули жаркой, жадной радостью, и так откровенно и бесстыдно звали, и обещали, и хотели, что у Гурия Константиновича спазма заклинила горло. Спросил беззвучно одними губами: «Когда?» — «Скоро уж», — так же без слов, глазами ответила Нурия. Еще бы миг, и он подхватил, унес ее, но за спиной Нурии скрипнула дверь, вышел сынишка с конфеткой за щекой, еле внятно пролопотал: «Сдараввстуйте». Бакутин пнул запертую дверь своей квартиры и прилип лбом к косяку, затылком и спиной видя и слыша, как взяла она малыша за руку, как тягостно и медленно-медленно пересекла площадку и стала спускаться по ступенькам: шаг, пауза, еще шаг, пауза, еще, и чем дальше, тем тяжелей, неохотней уходила Нурия…

Они еще несколько раз ненароком сталкивались, и всегда кто-то мешал им, и лишь короткий миг бывали они одни и вместе, вспыхивали и тянулись друг к другу. И когда теперь накатывала на Бакутина тоска по женщине, воображение рисовало новый образ, сотканный из черт Аси и Нурии, и раз от разу в образе том все больше становилось примет молчаливой чернобровой красавицы-башкирки…