Константин Лагунов - Больно берег крут

Тридцатилетний Ивась был, пожалуй, самым пожилым в этой очереди. Выделяли его из толпы и кабинетная блеклость гладкого, выхоленного лица, и преждевременная полнота, и уже приметная сутулость высокой и от природы ладной фигуры. Парни вокруг были поджары, плечисты, с огрубелыми, до красноты исхлестанными непогодой лицами. Они нетерпеливо переступали, подталкивали друг друга, беззлобно задирались, липли к девчатам, которые громко, заливисто хохотали над грубоватыми шутками, весело огрызались, дразня и притягивая взглядами.

— Всегда здесь так? — недовольно, хотя и негромко спросил Ивась впереди стоящего парня.

— Вы бы сюда в семь утра заглянули. — Улыбнулся невесть чему, сверкнув металлическим зубом. — Очередь — удавом вокруг столовки. Две харчевни на весь поселок.

— Загибаешь, Егор, — будто из-под полу возник тонкоголосый парень с фигурой подростка и живыми лукавыми глазами, — у строителей…

— Закуток на три столика, — небрежно отмахнулся тот, кого назвали Егором. — Конторщиков не поспевают накормить, а рабочие туда не суются.

Ивась счел неудобным продолжать разговор на эту, как ему казалось, щекотливую тему. По всему судя, Егор говорил правду. Значит, обиженных и недовольных — сколько угодно. Этот рабочий класс не особенно стесняет себя выражениями да формулировками. Войдут в раж — чего хочешь наговорят. Спорить с ними — себе дороже. Отмолчаться — неудобно: сам начал. Лучше сменить мелодию. И он поспешил с вопросом:

— Давно здесь?

— С первым эшелоном, — охотно ответил Егор. — Полгода, считай, разменяли. Так, Ким? — повернулся к тонкоголосому.

— Согласно моей хроники — сто восемьдесят четыре дня тридцать часов и шесть минут.

— Прижились?

— Вполне, — с откровенным самодовольством ответил Егор.

— Нам хоть на кочке, хоть на пороховой бочке! — лихо поддержал друга Ким.

Меню состояло из трех блюд: рагу с макаронами, гуляш с рожками, жаркое с вермишелью. Ивась поморщился.

— Бери любое, — посоветовал Ким. — Только названья разные, везде тушенка. Ладно говяжья, в свиной один жир.

Остывшие, слипшиеся комьями макароны были обильно политы какой-то обжигающе острой приправой. Ивась дробил вилкой липкие комочки, цеплял вместе с макаронами кусочки волокнистого мяса, лениво кидал в рот и медленно пережевывал. Непропеченный хлеб лип к деснам. Ивась снял корку с ломтя, оставив мякиш нетронутым.

Чай оказался холодным, да к тому же остро припахивал прелью. Недовольно кривясь, покашливая и покряхтывая после каждого глотка, Ивась еле-еле цедил мутную жидкость сквозь зубы. Егор с Кимом ели и пили с азартным, аппетитным хрустом и причмоком, они уплели по две порции гуляша и смолотили ломтей по пять хлеба.

— Неважнецкая пища, — все-таки не стерпел, пробурчал недовольно Ивась, чувствуя неприятную тяжесть в желудке и ржавый прогорклый привкус во рту. — Расчет на стопроцентное здоровье.

— Тут и гвозди сжуют, — еле внятно выговорил полным ртом Ким. — Главное, не пусто там, — похлопал себя по животу.

— А нездоровому здесь каково? — спросил Ивась.

— Сюда такие не едут. Сырки, молочко, яички всмятку — это дома. А мы как-нибудь и без них управимся, — лихо выпалил Ким, добывая из кармана сигареты.

— Вот выстроим на центральном проспекте ресторан «Витязь». Рядом — диетическое кафе. Тогда милости просим и гурманов и диетиков. Всех ублажим, — Егор блеснул металлическим зубом.

Оптимизм парней показался Ивасю неискренним, но он ничем не выказывал этого. Спросил равнодушно:

— Как в магазинах?

— То же самое, только в разобранном виде, — ответил Егор.

— За исключением тушенки, — добавил Ким.

— За вычетом сгущенки, — подсказал Егор.

— И фруктово-овощной смеси, — завершил перестрелку Ким и, не выдержав серьезного тона, расхохотался.

Из столовой вышли вместе. Ким влез в кабину стоящего перед крылечком бульдозера, прощально помахал Егору, и бульдозер заковылял прочь, угрожающе посверкивая траком.

— Может, к нам зайдете? — похоже, из вежливости пригласил Егор. — Вы ведь здесь впервой…

— Пожалуй, — уныло согласился Ивась. Ему не хотелось оставаться одному в этом развороченном, грохочущем, чужом мире.

Узкая, до бетонной твердости вытоптанная тропа огибала котлованы, перескакивала коряги и пни, прикипев к доскам и жердочкам, провисала над непросохшими болотцами, крохотными озерками и лужами.

— Это балки́, — Егор повел рукой вдоль шеренги деревянных и металлических вагончиков. — Вот насыпушка, — ткнул пальцем в самодельную избенку с крохотными оконцами. — А это — вершина северного зодчества — кумга.