Константин Лагунов - Больно берег крут

Не думал Фомин, что так болезненно переживет историю с награждением. Дважды по своей вине выпустил он из рук Золотую Звезду Героя и оба раза пережил это сравнительно спокойно: подосадовал, посетовал — и все, судьбу не клял, не страдал, не мучился от раскаяний. Наверное, потому, что был еще не стар и не так болен, верил в будущее, а тут…

Из-за того, что Крамор заглянул в распахнутую обидой душу Фомина, тот всячески уклонялся от новых встреч с художником. Нежданный разговор с Бакутиным лишь слегка притушил боль оскорбленного самолюбия, и только идея семивахтовки спасала мастера от душевной катастрофы, отвлекала его, и он хоть не преодолел обиду до конца, но все же перемог себя и вспоминал об уплывшей Звезде все реже и все менее болезненно.

На торжественное собрание нефтяников по поводу вручения наград Фомин шел неохотно. И, верно, в отместку за это, за обиду и зло на всех, судьба преподнесла старому мастеру еще один урок…

Его избрали в президиум, усадили в центр застолья, между Боковым и Румарчуком. Вручавший награды Боков произнес недолгую, прочувственную речь, зачитал Указ, и Шорин уже привстал, уверенный, что чествовать именинников начнут с него, но Боков вдруг сказал:

— Думаю, вы не осудите меня, если вопреки сложившемуся правилу я вручу первую награду не Герою Труда, не кавалеру ордена Ленина, а тому, кто пробурил знаменитую скважину Р-69, давшую первую живую нефть Сибири, кто распечатал нефтяной Турмаган, — прославленному буровому мастеру Ефиму Вавиловичу Фомину.

У Фомина окаменели ноги. Упираясь руками в сиденье стула, он с трудом разогнул колени, поднялся и принял награду.

— Держи, Ефим Вавилович, — растроганно сказал секретарь обкома. — Носи с честью. И будь счастлив.

И столько душевного тепла, неподдельного участия и доброжелательства проступило в его голосе, что расчувствовавшийся мастер крепко обнял Бокова и они расцеловались, и никто уже в рукоплещущем зале не расслышал, как секретарь обкома сказал:

— Твоя Золотая Звезда от тебя не уйдет.

Обмякший, хмельной от счастья Фомин азартно хлопал в ладони, когда Боков прикреплял Золотую Звезду к пиджаку Шорина, и к трибуне для ответного слова Ефим Вавилович шел, не чуя ног.

Заговорил негромко, со счастливой отрешенностью и неприкрытым, граничащим с отчаянием ликованием:

— Сегодня праздник. На него негоже с пустыми руками. Наша бригада пришла сюда с обязательством — набурить в будущем, семидесятом… — Сделал паузу, набрал в легкие воздуху и выдохнул в притихший зал: — Сто тысяч метров…

Взрывом плеснулся шум, и пала каменная тишина.

— Сколько, он сказал? — прозвенел чей-то запоздалый вопрос.

— Сто тысяч, — ответил Фомин.

— Сто тысяч? — переспросил Гизятуллов, привстав.

— Да.

Скажи это кто-то другой, его бы наверняка тут же освистали и помели с трибуны. До сего дня пятьдесят тысяч метров проходки на буровую бригаду в год — считалось непревзойденным рекордом нефтяного Приобья. И вдруг один из лучших мастеров страны называет цифру вдвое большую — сто тысяч!

— Мы все просчитали. Взвесили. Уверены — слово сдержим. Надо только второй станок и еще три вахты, которые станут заниматься пусконаладочными работами. Они будут доводить и забуриваться, а четыре основных — бурить и бурить. Непрерывно. Без передыху…

Пухлой мягкой ладонью Гизятуллов смахнул обильный пот с красного лица. «Негодяй, — гневался Гизятуллов. — Хоть бы предупредил. Плетью промеж глаз…» Покосился на Бокова: «Довольнехонек», глянул на Шорина: «Грызет локти», перевел взгляд на Бакутина: «Ликует. Наверняка знал». И только вознамерился сказать: «Заманчиво, конечно. Надо еще раз обсчитать», как старый мастер проговорил:

— Дадите два станка и семь вахт — будет сто тысяч проходки.

— Дадите? — спросил Боков начальника главка.

— Безусловно. Турмаган — всесоюзная экспериментальная база, — так же громко ответил Румарчук.

— Будет сто тысяч! — провозгласил Боков и первым ударил в ладони.

Когда Фомин провозгласил оглушительную цифру своего нового обязательства, Румарчук и виду не подал, что изумлен, и вместе с Боковым азартно хлопал и, наклонясь к секретарю обкома, проговорил: «Хороший подарок приготовили буровики. Молодцы. Смело. Перспективно. Наш институт прорабатывает экономическую сторону этой задумки». — «Только не тяните», — посоветовал Боков, уверенный, что начальник главка причастен к этому фантастическому обязательству. Румарчук ни словом, ни тоном не поколебал этой уверенности. А на банкете, улучив момент, сердито спросил Гизятуллова: «Почему не поставили в известность главк о предложении Фомина?» Сверкнув из-под очков прищуренными глазами, Гизятуллов пустил по круглому красному лицу почтительную лукавую улыбочку: «Сюрприз». — «Давайте впредь без сюрпризов», — сердито выговорил Румарчук и тут же, отворотясь, заговорил с Шориным.