Мартин Уиндроу - Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре

Часто ей не хотелось покидать вольер на ночь, и тогда я кормил ее в вольере и оставлял на свежем воздухе. Сырой, холодной ночью в третью неделю октября я вышел забрать ее примерно в половине двенадцатого ночи, когда перестал идти дождь. Увидев, что сова сидит на жердочке и недовольно отряхивается, я решил, что она с удовольствием залезет в корзинку. Но она не проявила ко мне ни малейшего интереса. Спрыгнув с жердочки, она направилась не к корзине, а к миске с водой. Как следует поплескавшись, Мамбл уселась на край миски, встряхнулась, а потом снова плюхнулась прямо в воду, подняв кучу брызг. Я понял, что сова демонстрирует мне полную независимость. Устыдившись своей слабости, я скромно положил цыпленка на полку для кормления и оставил Мамбл в покое.

К ноябрю поведение совы стало сугубо зимним, «типично британским». Сова вела себя пристойно, но очень сдержанно. Нежность проявляла крайне редко. Каждое утро она ворковала в углу ночной клетки, приветствуя меня. На порог она прыгала не сразу. Короткое приветствие ей нравилось, но потом она либо возвращалась на жердочку в уголке, либо прыгала на мое плечо и тут же взмывала на высокий шкаф. Обычно она сидела на шкафу столько, сколько я ей позволял. В выходные примерно через час она спускалась на мое плечо или на кухонный стол, предлагая немного понежничать.

Когда наступало время усаживаться в корзину и отправляться в вольер, сова делала это абсолютно спокойно. Большую часть зимнего дня она проводила без движения, этаким клубком перьев на любимой жердочке, замаскировавшимся между двумя стенами и зарослями плюща. По вечерам она садилась на мое плечо, но ненадолго. Мне приходилось уговаривать ее сесть в корзинку, а то и усаживать насильно. Настроение у совы было не самым лучшим, но вполне спокойным. Она не лазила по потолку, не ухала и не исполняла боевых плясок. Зимой мы обычно мирно и спокойно жили рядом, не мешая друг другу.

Мне было совершенно ясно, что в новой обстановке наши отношения станут более прохладными – не только буквально, но и психологически. Мы с Мамбл больше не проводили все вечера плечом к плечу. За первые два года жизни в квартире наши отношения стали привычными и устоявшимися. Поскольку большую часть вечеров мы проводили вместе, то наше внимание было целиком и полностью сосредоточено друг на друге. Но в Сассексе мы больше не делили одну территорию – разве что по утрам в выходные. У совы была собственная территория – и новая, сосредоточенная ментальная жизнь. И жизнь эта преимущественно проистекала на улице. Неудивительно, что среда, где постоянно что-то происходило, занимала ее куда больше, чем я. А я с удовольствием наблюдал за тем, как она приспосабливается к новым условиям и радостям жизни за городом.

В первую осень и зиму в Сассексе в 1981 году нам с Мамбл пришлось приспосабливаться к новой жизни. Я знакомился с деревней, городом и окрестностями, искал магазины и сервисные службы, которые могли мне понадобиться (главным образом меня интересовало, кто сможет постоянно снабжать меня цыплятами). Мамбл привыкала к саду, кустам и живой изгороди, где постоянно кто-то копошился, чирикал и пищал. Вокруг летали птицы, собиравшие ягоды, семена и орехи. Когда из Северной Европы прилетали птицы, активность возрастала на порядок. Со временем Мамбл привыкла терпеть появление очень красивого фазана, который прилетал в мой сад и гулял по нему с видом собственника, издавая резкие характерные крики (рядом было большое охотничье поместье, кроме того, на холме над нашей деревней рос густой лес, где тоже разводили птиц для охоты).

Все это привлекало внимание не только Мамбл. Я никогда не слышал о том, чтобы в Сассексе водились канюки, и не видел этих птиц. Но как-то утром за ближайшим полем раздались истеричные птичьи крики. Крупная голубовато-серая птица камнем упала с небес, подняв вокруг себя вихрь листьев. Однажды я обходил сад вечером и услышал, как лиса поймала кролика примерно в сотне метров от нашего дома. Я порадовался, что не стал экономить на устройстве вольера (хотя я сомневаюсь, что лиса оказалась бы настолько глупой или отчаянной, чтобы попытать удачу со взрослой неясытью на ее собственной территории).

В городе первые морозы никак не сказываются на жизни – разве что тротуары становятся скользкими. Здесь мне приходилось каждое утро идти мимо кустов, которые покрывал иней, поблескивая на солнце. К городу я ехал между покатыми холмами, а воздух напоминал ледяное шампанское – как все это было не похоже на то, к чему я привык за пятнадцать лет жизни в городской квартире. Конечно, лишний час дороги утомлял, но, когда утром в субботу я распахивал шторы, награда была очевидной – и прекрасной.