Н. Денисов - Арктический экзамен

Нинок еще вздрагивала успокоенными всхлипами, и Витька, уступив ей подушку, напружиненно замер рядом. Он внезапно почувствовал, что недавняя смелость, с которой он вел себя, пока Нинок была внизу, оставила его и теперь надо было что-то делать, как-то вести себя, поскольку сердце заколотилось учащенно и незнакомо, и оттого пересохло в горле. Он чувствовал, что его сжигает стыд, как будто вытолкали раздетого на народ, некуда деться теперь, и все смеются над его беспомощной наготой. В сознании, отуманенном прихлынувшим жаром, проносились обрывки разговоров — откровенных разговоров про «это», которые Витька не раз слышал от мужиков и парней постарше. Но они, эти разговоры, остались где-то там, за чертой, что провела сегодняшняя ночь и внезапный приход Нинка, которая доверчиво и беззащитно осталась ночевать в доме Никифора.

Она сама женским чутьем угадала состояние Витьки и, совсем успокоясь, придвинулась на подушке.

— Иди ближе. А то на краю, упадешь.

И эти участливые, простые слова, произнесенные буднично и по-матерински заботливо, которые он никак не ожидал услышать в эти минуты, вывели его из оцепенения, хотя сердце еще продолжало громыхать, но, чувствуя уже способность управлять своим телом, он дотронулся до ее волос, которые разбросанно стелились от теплого плеча, и незнакомое, совсем непонятное чувство, которое он не ощущал рядом с Галиной, родилось в нем — и не чувство еще, а осязание нежности и доброты.

Она не убрала его руки, как ожидал в это мгновение Витька, и по тому, как она ровно дышала и молча следила в темноте за его дыханием, он почувствовал, что и Нинок смотрит на него своими большими глазищами и угадывает, какие в нем происходят перемены. И он опять дотянулся к ней уже из чувства благодарности, вспомнив вчерашние страдания, которые он испытывал при встрече с Галиной, и руки их встретились в темноте. И опять Витька услышал, как громко ударило сердце, и он ринулся навстречу этим ударам и теперь ощутил, как дрожит и слабо сопротивляется этой дрожи все гибкое тело девушки.

— Не надо… Не надо, — выдыхала отрывисто Нинок. И были в этом горячем шепоте и мольба, и скрытая боль, потревоженная, вспыхнувшая опять, которую Витька не мог почувствовать и угадать.

Он не помнил ни себя, ни этих стен обветшалого дома, где они были вдвоем с девушкой, которую он еще недавно не знал, не видел этих пристальных глаз и школьного пальтишка, что осталось на полу под блеклым лунным светом. И вдруг он, словно бы распахнув сомкнутые ресницы свои, увидел в этом блеклом сиянии закинутую на подушке голову в россыпи волос и белую полоску кожи на груди, и мгновением позже сам упал лицом в подушку, опять стыдясь не то что говорить, но и дышать.

— Поцелуй теперь меня, Витя, — услышал он голос Нинка, которая опять пододвинулась ближе, приникнув к нему, гладя его волосы. — Ну что ты? Что с тобой?

— Не знаю, — выдавил Витька. — Прости, пожалуйста. Мне стыдно почему-то…

— Тогда зачем же… если стыдно?

— Не знаю. Наслушался всякого… Впервые вот только с тобой.

— Витенька, я это поняла, а то бы не осталась у тебя. Не думай обо мне плохо. Мне больно будет, если плохо будешь думать. И когда уедешь, и сейчас. — Нинок как-то сникла опять, скользнула в полутьме влажной ладонью. — Принеси попить.

Он с готовностью поднялся, зашарил во тьме рукой и, не находя того, что искал, потянул колючее одеяло.

— Да так иди, не одевайся ты, дурачок. Не видно же, — она подтолкнула его легонько в плечо, как бы ободряя, и он, еще дичась ее невидимого взгляда, спустился по приступкам на пол.

Он долго искал кружку, остерегаясь наступить босыми ногами на поленья, натасканные со двора, что давно уже оттаяли от снега, но на прохладном полу еще не высохли лужицы. Наконец нашел руками просторный чугун на шестке, напился сам, ощутив в себе бодрость и нарождающееся новое чувство, и, стараясь удержать в себе это чувство, смелее подступил к приступкам печи.

— Долго ты, — прошелестела из потемок Нинок.

В печной трубе подвывало, и они оба вдруг услышали ночь и то, что они не одни, что вдруг стукнут в дверь, завалятся парни и совсем уж не будет возможности отступления.

Она успела совсем раздеться, и Витька все еще со страхом подсматривал за ее движениями, сжал гибкую фигуру сильными колючими ладонями.

— Мне совсем не стыдно перед тобой, — высвободила свои губы Нинок, — поцелуй еще.

— Ты говоришь со мной, как с ребенком, — обиженно произнес Витька.