Н. Денисов - Арктический экзамен

— Галя, прости. Я не хотел.

— Не хотел. Не надо так. Тебе не личат такие слова.

От проруби они шли вместе. Витька чуть впереди по тропинке к бане Ерохиных, где встретила Матрена, приветив добрым словом: «Ай да помощник! Спасибо, паренек!»

В полутьме баньки было еще морозно, и, приняв из рук Галины ведра с водой, наполнив сразу полкадушки, он ткнулся в холодную щеку девушки:

— Давай уедем вместе, убежим из Нефедовки? Я подговорю Лохмача, он отвезет нас ночью до большака. Давай уедем. Будем вместе, всегда вместе.

— Что ты говоришь! Сумасшедший. Да как же…

Но она не досказала, потому что в предбанник спустилась Матрена с горстью сухой щепы на подтопку, и Галина шагнула навстречу матери…

Бани поспели к сумеркам, к поре, когда красное солнышко, выпав из облаков, медленно тонуло в зубчатых вершинах тайги, когда опять похолодало, и теплый парок, прорываясь из щелястых предбанников, куржавел на лету, оседая на венцах углов игольчатой изморозью.

Алексей Тимофеевич Батраков хоть и устал за дорогу — ездил по делам к зоотехнику совхоза, — но проверил свою баню сам, окатил кипятком полок и стены, заварил в тазике березовые веники, послал сынишку, что приехал из школы на выходной, за парнями.

Лохмач сразу полез париться. Зашваркал себя по спине, заухал, запокрякивал, наконец пристроил веник под голову, замолол несуразное:

— Кулды баба, кулды дед, заколдованный билет!.. Подкинь-ка, Володька, черепок, — отдышавшись, попросил он сверху. — Не берет!

Володя, прежде чем «подкинуть черепок», накапал в ковшик каких-то капель из пузырька, так что в бане запахло лекарством, надвинул на голову старый Никифоров треух, облачился в рыбацкие верхонки и только потом опрокинул ковш с водой в боковую амбразуру печки. Оттуда выбросилось змеиное шипение, горячий пепел, и Лохмач, как ужаленный, сиганул вниз.

— Силосов недоделанный, озверел, что ли? Как перелобаню вдоль телятины! — Лохмач пострадал сегодня вторично.

— Я хотел как лучше, — потупился Володя.

Витька понял, в чем дело, расхохотался.

— Кулды баба-а!..

В этот момент вошли в баню Никифор с Акрамом.

— Знать-то, натираньем пахнет, — повел острым носом Никифор.

Он занес замигавшую в пару лампу, озарив на груди Лохмача свирепого орла, терзающего хрупкую лань.

— Эк тебя разукрасили, Александр, — «прокряхтел Никифор, присаживаясь на лавку, Лохмач не унимался, отчитывал Володю, и при каждом движении мускулов Лохмачевой груди наколотый орел грозно шевелил крыльями, еще больше свирепел, глубже всаживал когти в несчастную жертву. Но Лохмач не умеет подолгу сердиться, да и урон он понес незначительный — немного покраснел бок, так что, наконец успокоясь, миролюбиво обратился к Володе: тот все еще виновато мял в руках брезентовые верхонки.

— Ты, пугало? Намешал-то что в ковшик? Хорошо пахнет.

— Это от простуды. Эвкалиптовые капли, — ожил Володя. — В римских банях употребляли как самое надежное средство. И я, ребята, хотел сделать приятное.

— Ладно, мойся, гладиатор! — разрешил Лохмач, намыливая патлатую шевелюру.

Мылись, шумно пофыркивая, почти не разговаривая, обходясь несколькими обычными банными фразами, как-то: «подай мыло», «потри спину», «ополосни» — или вовсе уж неприметными междометиями, из которых только и можно сделать заключение, что всякие прочие неприятности — ничто по сравнению с радостью деревенской бани, после которой и дряхлые старушенции приосаниваются, что тебе молодые!

Потом опять лазили на полок по очереди. Володя, стараясь замаслить Лохмача, растратил весь пузырек с эвкалиптом, хлестался в вольном жару в шапке и рукавичках. Витька высидел на полке вместе с Никифором, который парился так, что тщедушный Акрам не выдюжил, выстрелил в предбанник.

Под конец, когда парни и Никифор уже одевались, Батраков привел Шурку — конюха. Тот было завопил: «Воды не оставили», но никто не отозвался. Расслабевшие, умиротворенные, выползали на свежий воздух, где сгущался уже плотный вечер.

— Эхе-хе, жись наша бекова! — как-то по-стариковски произнес Лохмач и дурашливо поддал плечом Володю. — Верно, гладиатор? — Ему, видно, понравилось звонкое словцо, но Володя не нашелся с ответом.

— Да запахнись ты, Александр, а то лихоманку подхватишь, — озабоченно заметил Никифор. И Лохмач хохотнул:

— Подхватишь тут… Я бы рад хоть лихоманку, хоть малярию. Вон Витька подхватил, да у него перехватили.

— Слушай, ты? Помолчи! — Витька вспыхнул, взъерошился. Но Сашка Лохмач тут же забыл, о чем говорил, потому что — тормошил уже обессиленного баней Акрама. На Лохмача сердиться бесполезно…