Кейт Аткинсон - Боги среди людей

После развода Виола оставила себе фамилию мужа (и, конечно, половину выручки от продажи дома), поскольку фамилия Ромэйн звучала эффектнее прозаичной Тодд. Однажды Виолу спросили: «Как пишется ваша фамилия? Как салат ромен?» Ее двоюродная бабушка по отцовской линии, кропавшая свои бесконечные книжонки об Августе, издавалась под фамилией Фокс, — по крайней мере, это ничем не напоминало салат; почему же она сама не рассмотрела такой вариант? Виола Фокс. Ничто не мешало ей создать под этим псевдонимом другую книгу — более серьезную, пусть не самую ходкую, зато восхваляемую критикой. («Текст, бросающий вызов нашим эпистемологическим суждениям о природе художественной литературы» — из рецензии в «Литературном приложении к „Таймс“».)

Они поженились через месяц после знакомства. «Безграничная страсть», — объясняла Виола своим огорченным, но почему-то сгорающим от зависти подругам. Слово «страсть» было Виоле по душе, — возможно, слово ей нравилось больше, чем страсть как таковая. Отношения их были обречены — слишком уж в духе Бронте, а ей казалось, что для нее этого недостаточно. Виола жаждала романтики. А от Уилфа Ромэйна не приходилось ждать ни романтики, ни страсти — Виола выдавала желаемое за действительное.

Уилф Ромэйн поначалу казался смутьяном, но выяснилось, что это заурядный фанфарон. Спорщик, политический активист, член Лейбористской партии, участник кампании за ядерное разоружение и так далее; для сына шахтера он добился многого. В начале их совместной жизни Виола не уставала повторять, что сын шахтера — не обязательно сам шахтер. Он преподавал теорию коммуникации (бессмысленный предмет) в колледже дополнительного образования, страдал от диабета второго типа и злоупотреблял алкоголем. С виду брутальный и благородный, он в конце концов разочаровал ее, как и все остальные.

— Муж бил вас? — допытывался Грегори, психолог. Он специализировался на проблемах домашнего насилия в свете его причин и следствий.

— Да, бил, — отвечала Виола, потому что это сулило куда больше стороннего интереса, чем констатация холодной, промозглой истины о взаимном равнодушии.

Со временем и с возрастом приходит понимание, что разница между истиной и вымыслом не столь уж существенна, ибо в конечном счете и то и другое растворяется в мутном, беспамятном вареве истории. Не важно, личной или политической.

Дети покинули дом, а сама она переехала в Уитби, хотя, строго говоря, Санни из дома не уезжал. Уехала Виола. Чтобы посвятить себя литературе. Даже Виола вынуждена была признать, что ей нужно стряхнуть с себя леность ума, погрузиться в реальную жизнь — так подсказывал ей Голос Разума. Во всяком случае, с литературным творчеством она была знакома не понаслышке, правда с внешней стороны — с читательской; прошло немало времени, прежде чем она сообразила, что читать и писать — это совершенно разные занятия, по сути своей полярные. И умение водить пером по бумаге, как выяснилось, еще не означало, что она способна писать книги. Но она проявила упорство — вероятно, впервые в жизни.

За плечами у нее был ценный опыт ученичества: она рано научилась читать, росла единственным ребенком в семье, осталась наполовину сиротой и, в силу своего характера, всегда любила подглядывать. В детстве она вечно топталась в дверях, смотрела и слушала. («Писатель — это стервятник!» / Из интервью журналу People’s Friend , 2009.) Литагенты один за другим отвергали роман «Воробьиный рассвет», пока не нашлась дама, приславшая ей ответ, в котором говорилось, что произведение «любопытное», и хотя в устах литагентши «любопытное» звучало почти оскорблением, она тем не менее направила рукопись издателю, который заключил с Виолой (скромный) договор на две книги; не прошло и года, как роман «Воробьиный рассвет» из сумбура идей, роившихся в голове у Виолы, превратился в солидный, весомый компонент феноменологического мира. («А дальше что? — спрашивала Берти у деда. — „Барсучий завтрак“? „Кроличий закат“?»)

На отца, вопреки ожиданиям Виолы, ее успех не произвел должного впечатления. Она послала ему гранки, а в день выхода книги приехала в Йорк, где отец повел ее в ресторан и, как ни удивительно, даже заказал шампанское, хотя отзывался о романе сдержанно. Ей хотелось услышать слова изумления и восхищения ее талантом, но отец вместо этого ограничился скупым «очень хорошо», всем своим видом выражая обратное. Сюжет (по всей вероятности) отец тоже не оценил: юная девушка, блистательная, не по годам умная; сложные отношения с овдовевшим отцом и так далее и тому подобное — все списано с их жизни. Хотя бы это он понял? Почему же тогда промолчал? Вместо этого всю дорогу домой он распевал: «И люди, что старательно нам похвалы поют, а после, за спиной у нас, нещадно нас клянут; и площадной социалист, плюющийся слюной: вот список небольшой…» {134} 134 «И люди, что старательно нам похвалы поют… Вот список небольшой…» — Цитируется песня Ко-Ко из оперетты У. Гилберта и А. Салливана «Микадо» (перев. Г. Кана). — как будто ее триумф обернулся комедией. Сказал, что это из Гилберта и Салливана. «Есть список небольшой — да, список небольшой людей, которых вовсе нам всем не нужно тут». {135} 135 «Есть список небольшой — да, список небольшой людей, которых вовсе нам всем не нужно тут» . — Там же. Что ж, у каждого свой список, подумала Виола.