Арнон Грюнберг - Фантомная боль

Вдали раздались аплодисменты, но хлопали явно не мне. Дирижер поклонился публике, в зале погасли огни. А я все дергал и дергал себя за член, но ничего не менялось. Мой половой орган был все такой же маленький и мягкий, словно невинный младенец.

Донеслись звуки музыки.

«Воццек», подумал я. Эту оперу я раньше никогда не слышал.

Я представлял себе порнокартинки, проституток, Ребекку, Сказочную Принцессу, Эвелин, готовящую капуччино. Музыка звучала все громче. Но ничего не происходило. Раздались шаги.

«Билетер, наверное», — подумал я.

В воздухе плыли волны музыки.

Руки у меня были в крови, кожа расцарапана. Я вытер ладони о кафель.

Моя жизнь остановилась, я считай что умер в этой палермской опере, пора было браться за собственный некролог.

Я все никак не мог остановиться. Может, хоть кровь поможет. Кровь, говорят, часто помогает. Музыка зазвучала еще громче. Я почувствовал боль. Моя жизнь была похожа на приморскую деревушку, из которой я хотел убежать, потому что изучил каждый булыжник мостовой до последнего. Мой член все больше съеживался и кровил, я довел его до плачевного состояния. Сейчас у меня между ног болтался шмоток плоти с ободранной кожей. Я застегнул ширинку. Дрожа, как пациент, страдающий болезнью Паркинсона в последней стадии, я вышел из туалета и, прислонившись к мраморной колонне, замер. И тут я увидел Ребекку. Она искала меня. Как же она была красива! И одинока. Точно так же, как и я; кровь на моих руках придавала мне мужественности. Наконец я стал похож на мужчину! Пришлось подождать, понадобилось даже сходить в оперу в Палермо, но все это оказалось не напрасным.

— Где ты был?

— Я дрочил.

— Что-что?

— Я дрочил, чтобы вызвать эрекцию.

— Идиот.

Она хотела меня ударить, но я уклонился. Я всегда это заранее предчувствую, будь это затрещина или пуля счастья, — я чувствую их приближение и быстро отклоняюсь в сторону.

— Давай вернемся в гостиницу.

— Что случилось? — спросила она. — Ты плохо себя чувствуешь? Ты заболел?

— Да, я заболел.

— А опера?

— Да плевать на оперу, дрянная постановка.

— Не волнуйся ты так из-за одной неудачной эрекции, мы ведь часто занимаемся любовью.

Но я сам был как неудачная эрекция в этот момент, вся моя жизнь была одной большой кровавой эрекцией, наконец я стал тем, кем мне суждено было быть с самого начала. После выхода моей первой книги я получил письмо, в котором говорилось: «Кто живет как хрен, через хрен и погибнет».

Назад в гостиницу мы тоже шли пешком, только прибавили шагу. До чего же дивный выдался вечер, просто слезы на глаза наворачивались!

Когда мы уже были в номере, Ребекка сказала:

— Все-таки жалко, что мы не послушали оперу.

Мы вышли с ней на балкон.

— Смотри, — я показал рукой перед собой, — там порт.

— Да, — отозвалась Ребекка.

— А вон там, — я снова показал, — вон там — город.

— Да, — эхом откликнулась Ребекка.

Тут я вдруг вспомнил, что так и не распаковал статуэтку, сделанную страдающей псориазом скульпторшей, так и не распакованная, она перекочевала в чулан. Вспомнив об этом, я вдруг неудержимо расхохотался.

— Над чем ты смеешься? — спросила Ребекка.

— Надо всем, — ответил я, — надо всем.

Я показал ей кровь на своей правой ладони и обнял ее, и мы вместе с ней начали смеяться над этой кровью и моей борьбой за эрекцию в опере; мы смеялись, но на самом деле нас уже не было.

— Ты все еще хочешь быть похожей на Мата Хари? — спросил я.

Ребекка отрицательно покачала головой.

— Отныне я твоя, — сказала она.

— Глупости, — сказал я.

На следующий день с моей эрекцией опять все было в полном порядке. По свидетельству Ребекки, я скакал по кровати так, словно вдруг стал мировым чемпионом.

Несколько дней назад ты спрашивала, рад ли я, что весь мир лежит у моих ног. Я уже давно не замечал, чтобы мир лежал у моих ног. И это несмотря на полученный орден, несмотря на деньги, которые приносит «Кулинарное искусство после Аушвица», и встречи с высокопоставленными чиновниками.

Ты, похоже, считаешь, что мир действительно лежит у моих ног, и это прекрасно, эйфория настолько ценная вещь, что для нее даже слов не подберешь. Вернее, никаких слов для нее и не надо. Эйфория хороша и без слов.

Не так давно ты спрашивала, не оттого ли я беру тебя с собой, что чувствую себя виноватым. Я ответил тебе, что никакой вины за собой не чувствую. И это правда. Во всяком случае, что касается нас с тобой. А почему ты сама продолжаешь везде со мной ездить? Или тебе не нужно искать для всего причину, достаточно просто привычки?