Василь Ткачев - Под городом Горьким

– Нешто ты, Витька?– задержала на Канавщике взгляд Машка, утешила. – Рано тебе думать про погост, рано... Жить надо... жить...

– Это ты, Машка?

– Я, я, Дмитриевич. Сейчас, сейчас я тебе водички подам. Сейчас.–Женщина зачерпнула кружкой в ведре, подошла к Канавщику, тот приподнял голову, пил с Машкиных рук.

– Спасибо,– сказал и опустил голову на прежнее место .–Посиди около меня. Поговори. Вечер уже?

– Вечер.

– Ничего не помню... как провалился куда. И мог бы навсегда провалиться – вот тебе и смерть. А иной раз думаешь, что она собой представляет, смерть-то? Все просто. Очень.

–Тимка побежал звонить в район: «скорую» вызывать,– стоя перед Канавщиком, затрясла головой Машка.– Приедут если, то, может, какой укол сделают. Если шприц не забудут. Тяжело тебе, вижу?

– Не могу понять... Будто кто обхватил меня, как бочку обручем, и давит. А внутри, кажется, всё песком забито... аж скрипит тот песок...

–Сердце, у моего так было,– Машка подкинула дров в печку. – И живет. И ты будешь жить.

– Проживешь столько, сколько Бог даст.

– Тебя Бог не должен обидеть. Честно живешь. Даже слишком уж, мог бы и о себе больше позаботиться...

– Так получилось...

Машка согласилась:

– Как уже получилось, так и хорошо.

Она села на табуретку, вздохнула. Потом долго смотрела на Канавщика, и на ее глазах заблестели слёзы. Машка застеснялась их, украдкой смахнула пальцами, поднялась, тихо прошептала:

– Я пойду. Хату ж кинула... кормить надо... а потом забегу... в печку дров еще подкину. Полежи... тебе покой нужен... тишина...

Канавщик ничего не ответил. Он слышал, как заскрипели двери, как за ними пропали где-то в темноте двора шаги женщины. Закрыл глаза... Боже! Боже! Не так, не так хотелось дожить свой век. Совсем не так. Но что поделаешь теперь? Поздно что-то менять – в особенности то, что зависит совсем не от тебя самого.

Канавщик заплакал. Слезы, соленые и теплые, катились по щекам. Заплачешь: один остался. Ни жены, ни детей, ни... брата. Да-да, и брата, считай, нет. Ну что он там, Федор, в том Омске, в котором Канавщик ни разу даже не бывал? Отрезанный ломоть. Потерянный, считай, навсегда. Не приезжал даже, когда умерли мать и сестра Роза, отбивал, правда, короткие телеграммы: не могу, учения... А учения у него там или что-то еще – один он, Федор, и знал. Последний раз виделись лет двадцать назад, когда парализовало мать, тогда они в Лосевку приехали оба – по вызову сестры, она с ней жила. Виктор еще не был канавщиком, он работал в Могилеве на «Строммашине», имел хорошую квартиру, красивую жену и годовалую дочь. А потом – надо же такому несчастью случиться – не стала ходить и Роза. Что делать? Как жить дальше? Вот тогда брат и написал: поскольку человек он армейский, то о возвращении в деревню не может быть и речи. Давай, дескать, ты, Виктор, берись... живешь же рядом, а я в долгу не останусь. Он и уволился. Раз в неделю приезжал к семье в Могилев, приезжала иногда к нему и жена. А потом он не поехал, она не приехала... Была семья, одним словом. Давно. Дочь, правда, не забывала отца. Это позже Канавщик сообразил, почему приезжала она к нему: деньги нужны были малышке, только они.

Как бы в знак компенсации, что брат потерял все, что имел в городе, Федор зафрахтовал за Виктором квартиру в Омске. Однокомнатную. А может, и соврал. Писал, однако, писал, что ждет дожидается его жилье... Канавщику не было даже возможности съездить в тот Омск и хоть одним глазом глянуть на квартиру, если и впрямь она есть: хватало забот в деревне, как только выдюжил – одному Богу известно.

И вот он один. Сестра умерла в этом году, летом, почти пятнадцать лет пролежала в кровати. Канавщик заметно сдал: поседел, сгорбился, и, когда-то красивый парень, похожий на Алена Делона, стал незаметным стариком.

... В сенях послышались шаги, и вскоре в дом ворвалось облако холодного воздуха. Это вернулась Машка.

– Ну, как ты тут?– поинтересовалась она и сразу же направилась к печке. –Погорело все. Сухие дрова. Как порох.

– Прошлогодние,– подал голос Канавщик.

– Оно и видно. К этим дровам да брикету бы.

– Нету. Все деньги на похороны истратил...

– Может, съел бы чего? Я поставила ужин готовиться, то и тебе принесу. Мой в Могилев поехал к дочери. Жду, должен на ночь вернуться. Посижу возле тебя. Я бабам сказала, придут и они... управятся только...

– Не надо было бы...– подтянул одеяло, которое одним краем сползло на пол, Канавщик.– Наделал я вам забот...

– С каждым может быть...

– Видать, уже не умру... буду жить, видать... А испугался... Вру, однако: не успел испугаться. Жить захотелось еще более... Жить!..