Курт Воннегут - Фокус-покус

С другой стороны, в таких же фургонах перевозили и разные припасы, так что там вполне могла быть «Диетическая Пепси» или туалетная бумага.

Мне не было дела до того, что там перевозили, пока меня не выгнали из Таркингтона.

Случалось, что, когда я играл на колоколах и от тюремных стен отражалось особенно гулкое эхо – чаще всего это бывало зимой, в мороз, – мне казалось, что я обстреливаю тюрьму из пушек. А во Вьетнаме, как ни странно, было совсем наоборот: когда я попадал в расположение нашей артиллерии и орудия пели беглый огонь по неведомо какой цели в джунглях, это больше походило на музыку – забавные звуки ради забавных звуков, и только.

Во время полевых маневров, когда мы с Джеком Паттоном еще были курсантами, мы как-то спали в палатке, и вдруг рядом разразилась канонада. Мы проснулись. Джек мне сказал:

– Это наша музыка, Джин. Это наша музыка.

До того, как я пошел работать в Афины, я видел в долине всего-навсего 3-х заключенных. А остальные жители Сципиона едва ли видели хоть 1-го. И я бы тоже ни 1-го не видел, если бы грузовик со стальным кузовом не сломался в верховьях озера. Мы там устроили пикник у озера, с Маргарет, моей женой, и Милдред, моей тещей. Милдред к тому времени уже окончательно помешалась, но Маргарет пока еще была в своем уме, и мы надеялись – а вдруг пронесет и она останется здоровой.

Мне было всего 45, и я надеялся, как идиот, что буду спокойно преподавать здесь до обязательной отставки по возрасту, до 70 лет, – и вот до 2010 года, до моего 70-летия, осталось всего 9 лет.

А что со мной будет через 9 лет? Гадать об этом – все равно что беспокоиться, не протухнет ли сыр, который ты забыл сунуть в холодильник. Ну что еще может случиться с твоим драгоценным вонючим сыром, раз он уже провонял?

Моя теща, совершенно безобидная и неопасная для окружающих и для себя самой, обожала ловить рыбу. Я насадил червя на крючок ее удочки и забросил леску на хорошем месте. Она вцепилась в удилище обеими руками – как всегда, была уверена, что сейчас произойдет какое-то чудо.

На этот раз она не ошиблась.

Я взглянул наверх, и там, на высоком берегу, стоял тюремный фургон, а из мотора валил дым. При фургоне находились всего 2 охранника, один из них – за рулем. Оба успели выскочить. И успели связаться по радио с тюрьмой, вызвать подмогу. Охранники были белые. Это случилось еще до того, как японцы откупили тюрьму в Афинах, чтобы сделать ее доходным предприятием, еще до того, как все дорожные указатели на Рочестер стали писать на двух языках: на английском и японском.

Грузовик мог загореться, и 2 охранника отперли дверцу в задней стенке фургона и велели заключенным выходить. Потом они отступили и стали ждать, направив курносые дула автоматов на эту дверцу.

Заключенные стали вылезать. Их было всего 3, и они еле двигались в ножных кандалах, а наручники у них были пристегнуты к цепям вокруг пояса. Двое было черных, а один белый, или, может быть, светлый латиноамериканец. Это было до того, как Верховный Суд определил, что жестоко и негуманно, даже в наказание, подвергать человека заключению в таком месте, где он или она может оказаться 1 среди множества представителей другой расы.

По всей стране тогда были тюрьмы со смешанным контингентом. А когда я, много позже, стал работать в Афинах, там не было никого, кроме представителей расы, официально именуемой Черной.

Теща моя даже не обернулась посмотреть на дымящий грузовик и прочую суету. Она была целиком поглощена ожиданием того, что вот-вот произойдет на том конце лески. Но мы с Маргарет смотрели во все глаза. Для нас, в те времена, заключенные были чем-то вроде порнографии – делом обычным, но не предназначенным для глаз порядочных людей, хотя в нашей долине из всех промышленных предприятий самым крупным было карательное дело.

Когда мы с Маргарет обсуждали этот случай, она не сказала, что это смахивало на порнографию. Она сказала: это было все равно что увидеть скот, который везут на бойню.

А мы в свою очередь, наверно, показались заключенным обитателями Райских Кущей. Был теплый, ароматный весенний день. На южной стороне озера шли парусные гонки. Колледж только что получил 30 парусных шлюпок от благодарного родителя, который опустошил самый большой кредитно-сберегательный банк в Калифорнии.

Неподалеку на берегу был припаркован наш новехонький «Мерседес». Он стоил больше, чем мой годовой оклад в Таркингтоне. Мне его подарила мать одного из учеников, по имени Пьер ле Гран. Его дедушка с материнской стороны был диктатором на Гаити, и когда его скинули, он прихватил с собой государственную казну. Поэтому мать Пьера была сказочно богата. Но с ним никто не хотел водиться. Он пробовал завоевать себе друзей с помощью дорогих подарков, но у него ничего не вышло, и тогда он попытался повеситься на потолочной балке в водокачке, на макушке Мушкетгоры. А я там как раз оказался в укромном уголке с женой тренера теннисной команды.