Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Лучше не надо.

— Ты прямо светился от радости, а Мейзи повисла у тебя на руке.

— Я и в самом деле был рад.

— Тебе нравится Мейзи?

— Да. Я ее понимаю, и она ко мне расположена, и мне было хорошо от того, что она старалась доставить мне радость.

— Лии она тоже нравится, она всегда веселая, и люди к ней тянутся.

Они снова замолчали. Элиза порылась в кармане, нашла сигарету.

— Дай прикурить! Как тебе понравилось на рудниках?

— Нормально.

— Что ты там делал?

— Насыпал новый отвал, а он все никак не рос.

— Тяжело там работать?

— Терпимо.

Элиза затянулась сигаретой — в темноте вспыхнул огонек — и вздохнула.

— Почему ты пришла? — спросил Кзума.

— Потому что захотелось прийти, — мягко сказала Элиза.

— Ты же гуляла с учителем.

— А ты танцевал с Мейзи.

— Тебя же дома не было… Ты зачем сюда явилась, дразнить меня?

— Нет, я пришла потому, что я и хотела, и не хотела идти к тебе. Да нет, где тебе меня понять!

— Чего же это мне не понять?

— Тою, что творится в моей душе. Какая-то злая сила распоряжается мной. Я сама не пойму, что это за сила. Одну минуту меня тянет сюда, другую — туда. Одну минуту я знаю, чего хочу, другую — нет.

— Чего же ты хочешь сейчас?

— Сама не знаю Я пришла, потому что мне хотелось быть с тобой, и вот я с тобой, а мне все равно нехорошо. Но ты меня не понимаешь, верно?

— Иди ко мне, — властно сказал он.

Она придвинулась к нему, он обнял ее, прижал к груди. Постепенно напряжение оставило ее, и она со вздохом прильнула к нему.

— Ты на меня не злишься? — шепнула она.

— Her.

— Я тебе нравлюсь?

— Да.

— Очень?

— Очень-очень.

— А ты часом не любишь меня?

— Может быть… Не знаю… Ты занозой засела в моем сердце…

— Вот увидишь, я умею и смеяться и танцевать не хуже Мейзи, когда-нибудь и мы с гобой потанцуем.

Элиза обвила руками Кзумину шею, приникла к нему всем телом.

— Какой ты сильный!.. И такой большой… Я вся горю, Кзума.

Она поцеловала его долгим жарким поцелуем. Кзума сгреб ее, стиснул в объятиях, она изо всех сил прижалась к нему. Элиза любит его, ликовал Кзума, любит! Он склонил ее на кровать, нагнулся к ней. Глаза ее блестели. Он глядел — не мог наглядеться на ее сияющие радостью глаза, но они чуть ли не сразу погасли. Тело ее напряглось, она скинула его руку со своего бедра, вскочила. Кзума не стал ее удерживать.

— Не надо! Не надо! — выкрикнула Элиза, повалилась на кровать ничком и замерла.

Кзума чиркнул спичкой, зажег свечу. Элиза встала. Она кусала платок, по лицу ее струились слезы. Но ни звука не вырывалось из ее губ. Видно было, что она хочет что-то сказать, но не может. И так же молча выскочила из комнаты.

Кзума долго сидел, уставившись прямо перед собой. Потом задул свечу и лег. Но уснуть не мог. Долго валялся без сна, глядел на небо, прислушивался к постепенно затухающим звукам — вскоре дом заснул и лишь из города доносился смутный шум.

Вдруг дверь снова распахнулась — вошла Элиза и легла рядом. Он не повернулся к ней.

— Кзума, — тихо позвала она.

— Что тебе?

— Я плохая, но я ничего не могу с собой поделать. Если ты возненавидишь меня, я тебя пойму. Тебе бы надо меня побить. Но со мной творится что-то неладное. А все потому, что меня манит жизнь белых. Я хочу жить, как белые, ходить туда же, куда ходят они, делать то же, что делают они, а я… я черная! И ничего не могу с собой поделать! В душе я не черная. И не желаю быть черной. Я хочу быть как белые, понял, Кзума! Может, это и плохо, но я ничего не могу с собой поделать. Мне никуда от этого не деться. Вот почему я мучаю тебя… Пожалуйста, постарайся меня понять.

— Как я могу тебя понять?

Элиза вздохнула и вышла из комнаты.

Тепло ушло, мало-помалу зима надвигалась на Малайскую слободу, Вредедорп и Йоханнесбург. Дни стояли холодные, а ночи и вовсе студеные. Люди, укутавшись потеплее, старались не отходить от очагов. Спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Особенно тяжело приходилось зимой жителям Малайской слободы и Вредедорла.

Кзума четвертый месяц жил в городе. Вот уже два месяца, как он съехал от Лии и снял комнату в Малайской слободе. С тех самых пор он не видел Лию — избегал ходить к ней из боязни встретить Элизу. Забыть ее он не мог.

А вот с Лией ему хотелось повидаться, да и с остальными тоже. Кто, как не они, приветили его на первых порах, когда он пришел в город. Кто, как не они, накормили, приютили его. А он избегает их — и все из боязни встретиться с Элизой. И тем не менее оставался дома.