Виктория Хислоп - Восход

Казалось, это было сто лет назад.

Они прожили несколько недель, понимая, что вторжение возможно, но сейчас не могли поверить, что оно произошло. Теперь нужно было принять новую реальность. Все, чем они жили раньше и принимали как должное, оказалось под угрозой.

Среди немногих, кто отказывался признавать этот факт, был Саввас Папакоста. Он упрямо не хотел понять, что им грозит опасность. Под палящими лучами солнца «Восход» стоял целый и невредимый. Он был построен на века – из качественных материалов, без экономии и ухищрений. Саввас верил, что его детище простоит тысячи лет и, когда другие давно рухнут, будет встречать рассвет подобно храму Аполлона.

Поскольку строительная площадка лежала в руинах, он каждый день ходил в свой офис в «Восходе».

– Переговоры возобновятся, – сказал он Маркосу в то утро. – Они просто пытаются добиться организации кантонов. Это всего лишь политический блеф.

– Хотелось бы, чтобы вы оказались правы, – ответил Георгиу. – Но боюсь, они не собираются останавливаться. Вы слышали о линии?

– Какой линии?

– Они проводят разделительную линию через весь Кипр. У нее даже название есть – линия Аттила.

Саввас отказывался верить.

– Они не сделают этого! Американцы и англичане не позволят!

Маркос не хотел спорить с боссом – это было бессмысленно. Саввас не всегда был прав, но всегда был уверен в этом.

– Люди могут верить, во что хотят. Поживем – увидим.

Турки продвигались медленно, но неумолимо, и их намерения не оставляли сомнений. Маркос говорил правду. Они собирались замкнуть линию, пересекающую остров с востока на запад. На западе они устремились к Морфу, на востоке целью стала Фамагуста. Приказы ООН остановить продвижение войск турки проигнорировали. Никосия была отрезана.

Часть жителей Фамагусты захотели дать отпор, но было слишком поздно. Пригороды захватили быстро. Бои шли вокруг порта, который обстреливался с турецких военных кораблей. Выбраться из города можно было только по воздуху. Защитники Фамагусты были в меньшинстве, плохо вооружены и неопытны. Никто не пришел им на помощь. Даже Греция.

Когда люди осознали происходящее, их охватили ужас и паника. Куда бежать? Что брать с собой?

В тот вечер Национальная гвардия поняла: спасти город не удастся. Даже расположенные неподалеку войска ООН ничего не могли сделать. Повсюду слышались крики: «Турки идут! Турки идут!»

Страшная правда распространялась от дома к дому, и люди, оглядев свои жилища, сразу осознали, что для них самое ценное. Одни хватали иконы, другие – кастрюли, некоторые паковали одеяла, кто-то – старинные часы. Были и те, кто вообще ничего не брал. Некоторые просто хватали то, что восполнить было невозможно, – своих детей. Времени на раздумья не было. Промедлив, можно было потерять все.

Клубы черного дыма поднимались над набережной и портом – атаки с воздуха продолжались.

Саввас был в «Восходе», когда на улице раздался мощный взрыв. Люстра в холле задрожала, и хрустальные подвески еще долго продолжали нестройно позвякивать.

– Кириос Папакоста, я ухожу. – Голос Костаса Франгоса дрогнул. – В отеле не осталось ни одного постояльца. И сотрудника тоже. – Он захлопнул книгу записей, поднял откидную доску и вышел из-за стойки в холл. – Меня ждет семья. Надо вывезти их отсюда.

Франгос всегда служил примером послушания, но сейчас был полон решимости настоять на своем. Единственное, о чем он мог думать, – это как увезти жену и детей в безопасное место. Слухи о том, что город взят, распространялись со скоростью пожара, и если босс ведет себя так, словно у него вечность впереди, Франгосу было на это наплевать.

Еще один самолет пролетел у них над головами. Хотя двери были закрыты, рев мотора отчетливо слышался. Они не знали, турецкий это самолет или греческий, но на их лицах отразилась тревога.

– Вам тоже надо уходить, кириос Папакоста. Люди считают, это ненадолго.

– Да, вы правы. Все ждут вмешательства международного сообщества. Через несколько дней, я уверен, мы вернемся к обычной жизни.

Франгос повернулся спиной к Саввасу и вышел. Он не знал, сохранит ли работу, но в данный момент он все больше понимал, что его жизнь и жизни его жены и детей в опасности. Его преданность Саввасу Папакосте достигла своего предела.

Хлопнула стеклянная дверь.

Саввас остался один. У него не было страха за свою жизнь – он испытывал страдание оттого, что отель пуст. В груди, там, где должно быть сердце, образовалась пустота.