Николай Байтов - Зверь дышит

Чтобы ты пришла в платье и без трусов. Меховые чулки? — но только к ним юбка очень короткая. С серебристыми туфлями. Smoking blonde in stockings. Нажимаешь — всё какая-то хуйня. Ничего не появляется. Всё — обман. А то и трояна пытаются заслать. А по асфальту каблучки. Каблучки. Каблучки. В «Доме» гораздо пафосней, чем в «Билингве». Сначала в «Билингву» поедем. А «Дом» — это на всю ночь. [Укуси суку.] К сожалению, раз на раз не приходится. Или к счастью. Это несчастье счастья. Бывает так, что всё превращается в муть и тупую похабщину. Какие-то тонкости неуловимы, и проектировать их невозможно. Вот повернётся как-то в профиль, соскользнёт. — Скука, досада, уныние — всё вялое, еле-еле. Всё с трудом. А он ходит взад-вперёд в темноте. Шаркает, возится. И ветер подвывает. Иногда с низкой крыши с грохотом съезжает лавина снега. В одном и том же случае чувства людей могут разбегаться до краёв спектра. До неузнаваемости. Как знать, что он думает? Может, он сейчас свихнётся и зарежет. Ведь зарезал Н.Ф. некогда Рогожин. Или удавит проволокой какой-нибудь. Но всё так тускло, что и это не страшно. Повернёшься на другой бок — и кое-как засыпаешь. А ещё был корнет Елагин. Тоже реальный случай, несомненно.

Катя, твой муженёк бывший жив? Не слышит. Не даёт ответа. Ведь ты на три года меня старше, а он ещё лет на десяток старше тебя. Услышала. Смеётся. — Я знала, что у тебя всегда будут живы чувства ко мне. До гроба. Я знала.

Какие чувства? Никаких чувств, кроме вялого раздражения, когда мешают или требуют. Иногда страх. Ещё обида — совсем слабая. Страх сильней обиды — не сравнить. Если ты такой здоровый, чего ж ты плачешь? Плачу́. За тупое психическое здоровье должна быть расплата. Она грозно присутствует где-то в глубине. Копится там. За надмение спокойствия и здравомыслия. Хоть кол на голове теши. Утешай, утешай. Плачу от жалости, ко всем, кому я не могу ничего дать. И не понимаю почему. У меня ничего нет. Плачу от нищеты. Тут и воробей закукует.

Но возможно, все это давно поняли и ничего не ждут от тебя. Махнули рукой. А ты не понял, тебе всё кажется. Всё равно я знала, что ты ко мне не станешь равнодушным никогда. Это уж так. Неравнодушный или нервно-душевный? А в доминошке мужички. Мужички. Мужички. Только, пожалуй, это шахматисты. Как знать. Ты представляешь: наш товарищ Серёжа! Спился! А Даниле так и не позвонили.

Вскочил и пялю глаза. Никого нет. Что это пролетело под потолком галереи из конца в конец? В темноте. Неужели летучая мышь завелась? Какими-то угловатыми рывками. И обратно. Бесшумно. Или чёрная моль. Вино и мужчины — её атмосфера. Как раз то, что нужно. Нетопырь, не то упырь. Почему «не то»? По-моему, одно и то же. Шампанское, налитое в фаянсовую чашку, давно уже отдало все пузырьки в эту атмосфЭру. Полчашки стоит — спокойное и светлое, как моча. Нет, не так. Горечь горячая — остыла и стала просто вонючая? Нет, плёнка сладости намертво облепила губы. Не оближешься, не отплюёшься. Наверное, уже утро. А ты посмотри на часы.

Да, кажется, что вот-вот поймают, изобличат — и будут жестоко теснить и ругать за мою неправильную жизнь. Не так, как ты ругаешь, потому что всё знаешь обо мне. Ты не ломаешь, а только жалуешься. Они будут в шоке и будут стараться сломать. Правильная или неправильная — она моя. У них своя. Тупик совершенной чуждости. Нет общих предметов. Только пытка безмолвия.

Пустая бутылка из-под шампанского стоит у косяка. Он мог бы насторожиться. А теперь. — Дверь открыта. Что там происходит?..

— Пусти! Пусти! — крикнул он тонким голосом. — У дедушки есть бумажка!

Так жалко, беспомощно — в третьем лице о себе. Я в ужасе заглядываю в распахнутую дверь квартиры. Куда он только что вошёл, не успел включить свет. — Темень. Какая-то слабая возня. — Кто там? Кто там? — Трусливый, вязкий, невнятный крик еле-еле проталкиваю пузырём сквозь губы. И проснулся от этого чрезмерного усилия… —

В галерее всё видно — до дальних сумрачных углов. Рядом с моим лежаком горит настольная лампа. Тихо, обыкновенно, мирно. Никто под потолком не летает. (Лишь порой скрежещет подтаявшая лавина снега, съезжая с низкой кровли.) Я ворочаюсь бесконечно. Сердце колотится о жёсткую лавку. Боже! Какая ещё бумажка ? Что он имел в виду, мой бедный отец, в эту страшную минуту?

Потопал в носках в сортир. Напрасные слова. Какие там слова? — я забыл. Кто-то и тебя потом с виньеткою сравнит, в которой что-то. Выглянул в оконце — рассвет на заднем дворе. Снова снег летит. Завтра первое апреля. Каждый день подсыпает.