Николай Байтов - Зверь дышит

Что именно происходило со мной в той плотной среде? — Оглядываясь и возвращая в память свои состояния, я путался в последовательности событий,

В последовательности событий, умерщвлявших меня, я путался. Очертания их смыслов сливались в безо́бразную лавину, которая — и это было в реальности, хотя казалось невероятным, — сдавливалась иногда на таком малом участке времени, проносясь сквозь него, что смыслы громоздились уже не друг на друга, а друг в друге, нарушая представления топологии о внутреннем и внешнем (заодно нарушая представления классической механики о причине и следствии). Тело души от одновременного удара со всех сторон превращалось в единый цельный синяк.

Более или менее достоверно я сумел восстановить только одно — совершенное прекращение каких-либо желаний, движений воли и — твёрдую, как опухоль (изнутри) размером во всё тело, — невозможность жить дальше…

— А ты ещё расскажи, Серж, как ты был на зоне.

— Я никогда не был на зоне, ни в одной из моих жизней… И я знаю, с кем ты меня путаешь: это Созонт был на зоне. Как говорится, получил гонорар — поезжай в Магадан… Он не любит рассказывать. А я, в принципе, про больницу мог бы рассказать. Но зачем?

Присаживаемся. Работаем.

Даты не важны. Опускаю. Они всю жизнь одни и те же.

Серж любовно взглянул на свою правую руку, обтянутую чёрной перчаткой. В этот момент мне показалось, что он часто видит эту руку во сне. Точней — сам находит её взглядом. Это непросто сделать, но он научился.

— А что было причиной вашей с маркизом дуэли? — спросил я, хотя ответ был мне хорошо известен (как я думал).

— Женщина, друг мой, — охотно отозвался Серж. — Женщина, которой мы обладали оба. И настолько сильно каждый из нас к ней привязался, что мы перестали выносить друг друга.

Серж знал, что я знаю (уж сколько было об этом говорено). В его ответе светилась культурная снисходительность, приметы которой я мог бы подчеркнуть, если б они не были и без того заметны.

Мы без конца говорим об одном и том же. Вопросы и ответы не приносят откровений, зато с их помощью выражается любовь или, по крайней мере, симпатия друг к другу. Видимость заботы. Речь это фатическая, а не для обмена информацией отнюдь.

Идите мимо в своих событьях. Я безвопросен, вы безответны.

— О, — поднял я бровь, — женщина? А я знаю её имя? Извини.

— Имя относится к сущности, как гость к хозяину, — возразил Серж беззаботно. — Наверняка ты слышал. О ней много говорили. Мёртвые женщины завидуют живым. Удобное объяснение — «блядь», — дабы не вдаваться в смысл протекающей в ней (подлинной) жизни. Оценочное, но ведь и завистливое — от этого никуда не денешься… Но дело немножко в другом… Солнечная блядь. Случай нас разлучил… Случилась конфетка проекта, и скучно всем стало вокруг… Перформанс и его результат. И вот результат… — Обычная задача на экзамене по теории вероятностей: «Рассчитайте вероятность солнечного восхода». На первый взгляд, задача тривиальна: вероятность солнечного восхода равна единице, поскольку законы Ньютона, описывающие поведение Солнечной системы, детерминистские и вероятностный аспект в них вовсе отсутствует. На второй взгляд, эта задача невообразимо сложна: для того чтобы хоть как-то робко приблизиться к ней, надо концептуально очень чётко определиться: заявить, что такое вероятность и как её следует рассчитывать (а на этот счёт мнения есть разные)…

И непротяжёнными идеями он с орбит срывает формы тел, там кружащих.

— Через мелкий фол большие мастера играть, — недовольно проворчал Миша, оторвав взгляд от экрана и направив его на бокал с белым вином, который он медленно подносил к губам.

— Как трудно в современном футболе забить гол! Просто невообразимо!

— Лидочка, мы смотрим баскетбол.

— Ха-ха. Это ты думаешь, что я перепутала? Я просто про футбол вспомнила.

— Главное — человек, блядь, — сказал кто-то веско за соседним столиком.

Миша обернулся:

— А как на ваш взгляд?

— И хочется выиграть, и бздят, — определили оттуда.

Я выпил почти бутылку, а толку?

Одуванчики белеют в ожидании ветра…