Хелен Саймонсон - Последний бой майора Петтигрю

— Чем я могу вам помочь? — спросил он, протянув ей чистый носовой платок. — Вам принести воды?

— Спасибо, — она взяла платок и принялась медленно вытирать лицо. — Дайте мне минутку. Простите, что веду себя так глупо.

Когда он вернулся из кухни, оформленной в сельско-космическом духе — деревянные шкафы словно парили в воздухе, — она уже взяла себя в руки, хотя и выглядела напряженной. Она пила воду так жадно, словно уже давно хотела пить.

— Теперь легче? — спросил он.

— Да, спасибо. Простите, что поставила вас в такое положение. Обещаю, не буду рассказывать о проблемах вашего сына.

— Что бы он ни сделал, я уверен, он извинится, — сказал майор. — Сейчас же сочельник.

— Это теперь неважно. Когда он вернется, я уже уеду, — сказала она. — Я как раз упаковывала свои вещи, чтобы он мне их потом выслал.

— Вы уезжаете? — спросил он.

— Сейчас я еду в Лондон, а завтра улетаю домой, в Штаты.

— Но как же так, сейчас же Рождество.

Она улыбнулась, и он увидел, что у нее потекла подводка. Видимо, на его платке остались следы.

— Странно, не правда ли, как люди тянут время до окончания праздников, — сказала она. — За праздничным столом будет пустое место, дети расстроятся. Не бросай его под Новый год, а то не с кем будет поцеловаться в полночь.

— Одному на Рождество тяжело, — сказал майор. — Может быть, получится все уладить?

— Не так уж и тяжело, — ответила она, и по ее лицу он понял, что это будет не первое одинокое Рождество. — Всегда есть великолепные вечеринки, куда можно пойти, чтобы повращаться среди великолепных людей.

— Я думал, что вы были… привязаны друг к другу, — сказал он, избегая напрямую упоминать любовь и брак.

— Это так.

Она окинула взглядом — не стильную обстановку, но тяжелые балки, гладкий пол и старые ставни на кухне.

— Я просто забыла, зачем это все затевалось, и немножко увлеклась этим местом. — Она отвернулась, и ее голос задрожал. — Вы себе не представляете, майор, как тяжело бывает иногда не отставать от мира, не отставать от самих себя. Я просто позволила себе представить, что могу ненадолго выйти из игры.

Она снова вытерла глаза, встала и одернула свитер.

— Дом в деревне — это опасная мечта, майор. Теперь, если вы не возражаете, я бы хотела дособирать вещи.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил майор. — Может быть, привезти его сюда? Мой сын во многих отношениях идиот, но я знаю, что вы ему нужны, и если вы забудете о нем, нам придется забыть о вас, и все мы трое только проиграем.

Он чувствовал, словно его оставляют на пристани, в то время как все вокруг отправляются в путешествия. Это было не чувство потери, а обида на несправедливость того, что ему вечно приходится оставаться.

— Нет, не надо, — сказала она. — Все решено. Нам обоим надо вернуться к своей обычной жизни.

Она протянула ему руку и поцеловала его в обе щеки. Ее ладонь была холодной, а лицо — влажным.

— Если я успею на пересадку в Нью-Йорке, то, может быть, смогу на несколько дней присоединиться к нашим русским друзьям в Лас-Вегасе. По-моему, пора перенести центр мировой моды в Москву. Вы так не считаете?

Она рассмеялась, и майор понял: она надеется, что свежий макияж, новый наряд, суета стюардесс в салоне первого класса помогут ей забыть про рану в сердце.

— Я завидую вашей молодости, — сказал он. — Надеюсь, вы когда-нибудь обретете свое счастье.

— Надеюсь, вы обретете кого-нибудь, кто приготовит вам индейку, — сказала она. — Вы же знаете, что на Роджера нельзя полагаться.

В Рождество майор проснулся с ощущением, что сегодня барометр настроения упадет необычайно низко. Выбравшись из постели, он подошел к окну и прислонился лбом к холодному стеклу, глядя на мрачную морось. В поле уже выкопали ямы, а рядом с его изгородью — словно в надежде укрыться от ветра — стояла огромная буровая установка с длинной стрелой, видимо, предназначенной для того, чтобы брать пробы почвы. Ветви деревьев поникли под непрерывным дождем, между плит дорожки текла грязь, как будто земля вдруг начала таять. Ничто в окружающем пейзаже не предполагало, что наступил день рождения того, кто открыл миру новый путь к Богу.

Все утро майора терзал вопрос, когда лучше позвонить Роджеру. Медлить было нельзя, но кому достанет храбрости пробудить ото сна пьяницу и напомнить ему, что, несмотря на похмельные муки и страдания по ушедшей любви, духовку для индейки надо разогреть до двухсот градусов по Цельсию и не пересушить потрошки? Его подмывало вообще не звонить сыну, но ему не хотелось, чтобы Роджер опозорился перед Грейс. Кроме того, он надеялся получить свой рождественский ужин. Ситуацию осложняло то, что он не имел представления, птицу какого размера купили Роджер и Сэнди. Рискнув предположить, что они бы вряд ли взяли индейку больше пятнадцати фунтов, он дотянул до последнего момента и начал набирать номер только в половину девятого. Ему пришлось дважды перезванивать, прежде чем ему ответил хриплый голос.