Клер Эчерли - Элиза, или Настоящая жизнь

— Нет, не ладно!

Мной овладела ярость, требовавшая разрядки.

— Вы не поняли, у меня нет денег.

— Но… и у нас тоже.

— Прошу тебя, Люсьен, отдать мне все, что у тебя есть, то немногое, что у тебя есть. И вас тоже. Мари — Луиза.

— Но у нас ничего нет, — закричал Люсьен, — чего ты хочешь?

Я молчала. Снаружи доносились крики детей, не желавших возвращаться домой. Нащупав выключатель, Мари — Луиза зажгла свет. Теперь, когда стали видны лица, я потеряла уверенность, что смогу продолжать. Он вытащил из кармана несколько десятифранковых монет и, улыбаясь, положил их на стол.

Я решилась.

— Мари — Луиза, ваш отец знаком со всеми, кто ведает наймом в порту. Не попросишь ли ты его, Люсьен, чтоб он нашел тебе на несколько недель работу? Это бы выручило нас.

— Только не это, — сказала Мари — Луиза, надув губы.

— Так… — сказал Люсьен. — У мадам, простите, у мадемуазель открылись глаза, она узнала, что такое забастовка, безработный, трудящийся. Она обрела новую веру. И для морального комфорта ей необходим пролетарий в лоне семьи. Это куда проще, чем самой стать пролетарием. Почему ты никогда не работала, как другие? Чем ты можешь оправдаться? Тем, что воспитывала меня? Ты лжешь себе самой. Если это было ради моего воспитания, то почему же ты сегодня посылаешь меня в порт? Опоздала. Надо было делать это, когда мне было шестнадцать лет.

И он выложил все, что у него накопилось. Зачем его отдали в коллеж. Вначале, — да, вначале он был счастлив. Но потом? Он дорого заплатил за наше тщеславие.

— Надо было воспитывать меня по средствам! — кричал он.

— А между тем, — грустно сказала я, — на какие только жертвы мы не шли ради тебя. Чтоб дать тебе больше, я лишала себя всего. Разве ты не помнишь, Люсьен, как даже на праздники, в дни выдачи премий, ради того, чтоб у тебя, как у всех, была новая рубашка, я провожала тебя в выцветшей блузке, в перелицованной юбке.

— Это я и ставлю тебе в вину!

— Замолчи! Замолчи!

Бабушка открыла дверь.

— Это еще что такое? — сказала она раздраженно. — Вас снизу слышно.

Никто не ответил.

— Не твое дело.

Люсьен втолкнул бабушку в ее комнату.

— Как? — сказала она.

Она раскрыла дверь настежь.

— Я хочу знать.

Это привело его в ярость. Он резко закрыл дверь.

Она распахнула ее снова.

— Дверь будет открыта.

Он ухватился за ручку и с остервенением захлопнул защелку.

Бабушка выскочила опять, крича:

— Здесь тебе не тюрьма, нечего запирать людей!

Они оба не помнили себя, дверь многократно открывалась и снова хлопала. Он повис на ручке, она, вопя, колотила в створку. Я бросилась на него, хотела оторвать его руку. Он оттолкнул меня левым локтем, но это ослабило его напор на дверь, и бабушке удалось ее открыть.

— Стыдно! Стыдно! — кричала она. — Вот уж несколько лет, как ты бездельничаешь, кормишься за чужой счет, пьешь наш пот. Лентяй, развратник, я все знаю, — выплюнула она.

— Замолчи.

Я показала ей на Мари — Луизу.

— Я с этим не намерена считаться, я все скажу. Пусть убирается отсюда, пусть работает, не хочу его больше видеть.

Люсьен схватил ее, тряхнул, бросил на кровать. Способен ли он был удушить бабушку? Он сжимал ее горло, я набросилась на него сзади, чтоб принять удар на себя. Оставив бабушку, он отшвырнул меня и кинулся в кухню. Мне стало страшно. Сейчас он выйдет и отколет что–нибудь на улице. Я попыталась его задержать. Не поняв моих намерений, он оттолкнул меня. Я стукнулась о стол. Тогда он подошел и дважды с ненавистью ударил меня по лицу, потом схватил клеенку, с которой еще не были убраны тарелки, и потянул. Мари — Луиза, не глядя на меня, вышла следом за ним с ребенком на руках. Что скажут соседи? Мы так гордились тем, что единственные в дома не выставляем на всеобщее обозрение свои ссоры.

— Ты видела? Он чуть не убил меня… Он хулиган, Элиза.

— Только бы никто нас не слышал.

Неделю мы его не видели. Однажды вечером он явился вместе с Анри, избежав таким образом объяснений. Мари — Луиза дала мне денег. «Я взяла аванс». Вопрос был исчерпан.

В кухне снова стали накапливаться газеты.

Анри сообщил, что уезжает. Он проведет три года в Париже. Эта новость заставила меня задуматься. Какой переворот он совершил в нашем доме за несколько месяцев! Наши окна распахнулись. Вместе с ним к нам вошли имена, страны, люди, Индокитай внезапно стал близок, как холмы Вердле. Все эти газеты, которые он нам оставлял, их заголовки были теперь у нас на устах, я повторяла их как магические формулы! За несколько дней до отъезда, в ноябре, Анри вбежал, задыхаясь, с газетой в руках. Он бросил нам новое слово. Я не обратила внимания. Это слово было — Алжир.